Плацдарм
Шрифт:
Так и случилось с Читтак и ее бывшим женихом, в дом к которому сейчас заглянула вся ее семья. Ей вспомнилось сватовство Коолата, которое закончилось, так и не успев начаться.
— Свадьба — серьезное дело… — отрезал отец.
— И прекрати нудить! — громко гаркнул он на Читтак. — Бери вот пример со своей матери. Спокойно выходила замуж, не ноет, не стонет, вопросов дурацких не задает всю нашу семейную жизнь и ни о какой такой любви и не помышляет!
— Но… — попыталась объяснить она.
— Хватит! — Терпение отца истощилось, и он уже собирался сорваться на дочь, но тут в дверь постучали
Решение было принято сиюминутно. С тех пор прошло несколько лет, но она ни разу не пожалела об этом.
Она встала и вышла из гостеприимной юрты подышать некогда родным воздухом.
На горном склоне пятеро всадников и всадниц — не более чем муравьи, а в могучих травах Раала-аайского высокогорья и не видны стали вовсе.
Темнело, и она поторопила мужа, пора было продолжать путь.
Миновали изъеденное пещерами ущелье, проезжали меж скал, нависавших над ними, как верблюжьи горбы, объезжали валуны, отглаженные ветрами…
Здесь, у самых вершин Раала-аая, Читтак, как никогда до этого часа, осознала, что все волнения и воспоминания остались там, далеко внизу, и больше никогда ее не обеспокоят.
Весь Раала-аай в лучах заката видит струною вытянувшаяся Читтак: несутся, вскидывая гривы, с ржанием и рыком кони вдоль волн хрустальных озера Маркаколь, кормят кобылицы жеребят, влекут их за собой на горные луга, пылают красно лисьи шапки табунщиков.
Слышен брех собак и блеянье овец в загонах близкого аила. Козлята жалобными голосами своих мамаш рогатых вызывают. В небе звенит жаворонок. А у земли стрижи летают — прямо над головами. Подгулявшие косцы запели с переливами старую песню:
Полюбилась мне молодая вдовица, Полюбилась мне и ее сестрица: Всюду пред собой вижу их лица — Справа и слева. Я стою меж них и изнемогаю: Больно хороши и спереди, и сзади, Нежны душой и стройны станом, И с большим приданым! Та и другая. Долго я бродил в тоске во лесах дремучих, Где в глуши живут дикие звери — Все равно никак не могу решиться: кто из них лучше? Остаются мне все равно по нраву Та и другая! Я искал ответ на эльгайских кручах, На ветрах гадал и на быстрых тучах, Я просил совета даже у змиев шипучих, Кто из них лучше? С мукою в душе и с огнем в чреслах, Я пришел домой, а мои девицы Замужем обе…Невесть откуда вылетел на жеребце с развевающимся хвостом мальчишка, увидел Читтак со спутниками и, развернувшись, рванул к аулу.
— Дяденьки
Услышав долгожданную весть, старейшина встрепенулся и суетливо принялся мотаться по комнатам, восклицая:
— Эх! Дождался!
А у окна баба раскудахталась:
— Вот появились! Четыре человека! Нет… пятеро… две женщины…
Аксакал, услышав о дочерях, не в силах был уже усидеть, словно в бок его толкнули.
Мечта аксакала Хоррисана увидеть старшего зятя с внучкой и дочерью уже сбылась, и он уже ставил белую юрту для молодоженов. Девочек он не видел с того дня, как Читтак уехала с мужем, решив забрать с собой и Марикк. Припоминая известную поговорку о том, что даже к шестилетнему ребенку, ежели он приехал издалека, хозяин, пусть он и старик, обязан выйти навстречу и первым поприветствовать его, старейшина Хоррисан решился выбраться из дома и встретить гостей, как полагается.
Вышел, а они в ту же минуту скопом подъехали.
Первым спрыгнул, ловко, почти как настоящий кочевник, Бровченко, поздоровался и, указывая на последовавшего за ним Коркунова, представил его:
— Вот ваш второй зять. Зовут его Коркунов.
— Йо, как поживаешь, дорогой? — произнес оторопевший аксакал.
За мужем, ведя с собой дочку, подошла к отцу Читтак и протянула к нему руку.
— Это ты, Читтак, дорогая? — Голос аксакала дрогнул, глаза намокли.
Глубоко вдохнув, едва смог удержать слезы.
Читтак стояла печальная, не поднимая глаз.
— Как ты? Здорова, дорогая? — спросил ее аксакал, внимательно разглядывая круглый живот.
— Хвала Вечному Небу и Священной Луне!
— Вижу, вижу! Сына ждешь? Наследника рода?
В это время женщины рода повели Марикк к юрте молодоженов, обошли ее вместе с нею и ввели внутрь.
Стали подходить сородичи, здороваться. Старейшина распорядился:
— Хватит, дайте дорогу! Пусть в дом войдут!
Гости вошли в комнаты. А с ними и сам аксакал.
Женщины кинулись искать занавес для невесты, но старейшина пресек их суету:
— Оставьте, не носитесь тут! — И Марикк: — Не стесняйся, светик! Тебе можно! Не к месту сейчас всякие церемонии.
Та между тем и не думала смущаться.
А бабы все шумели:
— Э, каков старец! Дети приехали! Полная чаша! Ну, доволен? А этот парень тоже зять, значит? Желаем долго жить да любить молодым! Блага всем вашим детям!
Старейшина действительно был доволен. Две дочери теперь замужем за почтенными людьми… Пусть и чужинцы, не из этого мира.
Внесли мешки с подарками, разместились. Старейшина ушел во двор и принялся резать с работниками барана.
Наконец, Хоррисан затворил сараи, остальные прибрались в доме, разожгли печь. Его старшая жена, почтенная тетка лет пятидесяти, старуха по-здешнему, важно переваливаясь, командовала служанками и младшими родственницами. Те выбивали пыль из кошм, трясли ковры.
А младшая, любимая доченька Хоррисана, Арма, в белом, развевающемся на ветру платье, звеня золотыми серьгами и серебряными подвесками, вытряхнула красно-желтые одеяла — на них будет сидеть ее сестра с мужем!
Хоррисан на свежем воздухе поразмышлял о том, что творится окрест, да о том, чем угостить почтенных подданных сардара Сантора.