Плацдарм
Шрифт:
Стоя по грудь в воде, умыла лицо, расплела косы и вымыла волосы. Вдоволь насладившись прохладой, выжала волосы и раскинула их по плечам, чтоб быстрее высохли. После купания молодая женщина чувствовала необычайную легкость. Ей не хотелось натягивать кольчугу, не хотелось прятать волосы под шлемом.
Она и раньше любила купаться, а уж с тех пор, как вышла замуж за Сем-ена… Тот отличался прямо-таки кошачьей привычкой к чистоте.
В Степи воду на мытье тратить было не особо с руки, да и вообще…
Ее дед, батыр и поэт Тинкар Два
Да, мерзкая все-таки семейка у этого Гохосс-Са. Сам он был скотиной изрядной, да и братец его не лучше…
Выплескивая воду горстями на грудь и живот, она напевала про себя старинную степную балладу про то, как ее предки бились с войском царя Нижнего мира…
И выехал тогда царь их трехглазый верхом на слоне, А ноги его волочились по земле…Вдруг конь тревожно заржал, и, подняв голову, Ильгиз обнаружила, что напротив нее на берегу стоят пятеро незнакомцев в обычном степном одеянии…
Она слабо вскрикнула.
— Тихо! — властно приказал черноусый воин-чужак.
Ильгиз стояла по колено в воде, с обреченной яростью разглядывая сложенную на берегу одежду, среди которой прятались не только сабля с кинжалом, но и кобура с пистолетом…
Пятеро. Один хозяин — тот, что с усами, и четверо слуг или телохранителей. Причем среди них была и девка — именно как девку определила чужачку Ильгиз. Она была смуглой, волосы гладко зачесаны назад, оставляя открытым невысокий покатый лоб. Широкие брови, почти сросшиеся на переносице, правильной формы нос с нервными ноздрями, тонкие губы, острые скулы над впалыми щеками.
И глаза…
Ханше показалось, что глаза у воительницы похожи на два острия меча. В черных зрачках, полуспрятанных за узкими и раскосыми разрезами век, приподнятых к вискам, переливается холодная злоба… Хищница, волчица, натасканная на человечину.
Не из воительниц. Наверное, из тех наемниц-телохранительниц, которых готовят из подобранных или купленных сирот и учат с детства в особых школах, чтобы и охранять господина, и шпионить для него, и служить ему на ложе, и убивать для него, и умереть за него, если надо. Ильгиз не помнила подробностей, но знала, что такая вот девка стоит столько, что и не вдруг представишь…
И еще что-то поразило ханшу в облике врагов. Она сразу даже не сообразила, что именно. Но потом поняла: от них исходило дуновение мрака. Как будто приподняли полог юрты, а за ним — темная беззвездная ночь, откуда веет холодным
— Ты меня слышишь? — осведомился усатый.
Ханша то ли от испуга, то ли из-за упрямства молчала.
— Я спрашиваю тебя!
Стояла перед ним бледная, полураздетая.
— Оденься! — прикрикнул главарь.
Ильгиз вдруг засмеялась обреченным смехом, когда уже ничего не страшно.
— А я-то думала, что велят раздеться до конца… Или вы свое мужское добро пожертвовали хозяину?
— Придет время, и, быть может, ты узнаешь, что забирает Владыка и чем награждает. Но сейчас оставим пустые слова. Я хочу поговорить о другом…
— И о чем же? О чем нам с тобой говорить? Старая Бирме, что наставляла меня в тайных делах, рассказала мне довольно о… о тех, кто выходит из Тьмы.
— Не все ведомо глупым старухам! — самодовольно отрезал чужак. — Тебе еще многое должно открыться. Тьма всего лишь слово, каким пугают глупцов. Мы, в конце концов, все из Тьмы вышли, из Тьмы созданы… — И замолчал, протянув паузу. — Не бывает так, чтобы были лишь Свет или Тьма…
— Мне достаточно, что Тьма — это Ундораргир… — бросила Ильгиз, делая шаг к одежде.
— Хамахт, возьми на время пи-сто-летт уважаемой ханши, он, видать, мешает ей думать, — приказал жрец девке. И самым непринужденным образом улыбнулся замершей Ильгиз. — Ну так как, поговорим?..
Эуденоскаррианд. Примерно сто двадцать километров к юго-востоку от Татры
Воинство шаркаанов отошло от убитых и растерзанных приграничных земель Эуденоскаррианда сюда, в самый центр провинции Руллано.
Еще недавно это была цветущая область с белокаменными городами в окружении огромных садов и виноградников, изрытая оросительными каналами, на холмах которой паслись неисчислимые стада коров и белоснежных баранов, кормивших чуть не пол-империи…
Сейчас все, что не было сожрано конскими и человеческими табунами врагов, было предано огню и мечу…
И сейчас собравшееся тут войско подъедало последнее и гадало, куда они двинутся. Либо вернутся в глубь империи, чтобы добить ее, либо вернутся домой. Многие поговаривали, что надо бы вернуться. Не за горами конец лета и осенние холодные дожди.
А они и так отягощены трофеями сверх меры. Не разумнее ли сохранить силы для будущего, чтобы вновь ворваться в эти земли следующим годом и навсегда покорить земли империи. Шаманы и предсказатели поговаривали, что зима будет ранняя и холодная.
Но вождь отмалчивался…
…Незнающему человеку могло показаться, что в степи кочевья расположены как попало и кому где вздумалось. Но тот, кто следовал порядкам, установленным обычаями Степи, знал, что когда кочевье (будь то ханское или самого захудалого рода) меняло место, то оно ставило свой войлочный город в строго определенном порядке. И ставки Ундораргира это тоже касалось.