Плацдарм
Шрифт:
Передовой всадник скрылся за ним… и почти сразу торопливо выехал обратно.
— Что там? — чувствуя холодок у сердца, справился Земсков.
— Посмотри сам, воевода, — с равнодушной усталостью изрек воин.
Вслед за ним Земсков, мотаясь в седле, объехал останец. Да и замер, вцепившись в гриву, чтобы не упасть со скакуна.
Вся долина была затянута черной пеленой. За сплошной непроглядной мглистой фатой застарелого дыма, застоявшегося в холодном утреннем воздухе, на фоне дальних гор торчала обугленная башня — так хорошо ему знакомая…
— Ок-октябрьск… —
— Нет больше Тхан-Такха, воевода, — с ледяной обреченностью сказал Парвис. — И помощи ждать неоткуда… Видать, конец всему…
Эпилог
С вершин хребта Хао эта долина ничем не выделялась среди таких же долин.
Хмурые леса выше по склонам и огромные ели со стволом в два обхвата, редкие поляны, ниже — буки и яворы.
Путник, следующий не особо наезженной дорогой, проедет под зелеными сводами лесов, мимо скал и озер, пересечет множество ручьев и минует редкие хутора.
Чужаков, впрочем, тут было немного. Нечастые торговцы, караваны, идущие к серебряным рудникам восточной части Амтавских гор, углежоги и охотники. И паломники, идущие в один из священных центров Аргуэрлайла — таинственный и величественный Канташарас.
В одном из отдаленных залов Дома Оракула монастыря Канташарас бок о бок сидели на скамье двое: Эйгахал Коцу — бывший повелитель магов изрядной части Аргуэрлайла, а ныне скромный отшельник, и майор КГБ СССР Алексей Костюк.
Прошло две недели со времени приезда путников с крошечной свитой в монастырь. Лето подошло к концу, и иногда утром было холоднее, чем обычно, но долины зеленели по-прежнему, а жители окружающих селений готовились собирать урожай.
Тут все было, как и сто и тысячу лет назад.
Двое чужаков сидели в молчании. Сегодня все должно было решиться, так или иначе…
Вздохнув, Костюк обратил взгляд к пейзажу за окном, погрузившись в глубокую задумчивость. Он пристально вглядывался в ставшую привычной за прошедшие дни картину жизни обители.
Сотни служек, отшельников, жрецов вершили свои обыденные дела в этом то ли монастыре, то ли школе, то ли резиденции некоего ордена жрецов-магов. С крыши высокого двенадцатиярусного здания смотрела вниз маленькая фигурка, далекая и казавшаяся ужасно одинокой.
Когда последние лучи солнца потонули в горах, служитель ударил в огромный медный гонг, и из храма понеслись низкие звуки песнопений.
Алексей улыбнулся, про себя подумав, что в Доме Оракула никто из них не был. Крепкие каменные стены защищали его от слишком любознательных. Через стену, наверное, можно было попробовать перелезть, но… Но едва ли кто-то осмелился бы из праздного любопытства испытать на себе силу гнева Неведомых Высочайших, что ему покровительствовали.
Сюда не допускались ни незваные гости, ни паломники, ни даже послы, по крайней мере, сразу. Многие боялись этого места. Оно было запретным, причем то, что запрет не объявлялся вслух, делало его еще более непреложным.
— Отведай угощения, дружище Ал-Ексай, — предложил Эйгахал. — Кухня Канташараса
«А он сдал, сильно сдал!» — подумал разведчик.
На столике перед ними стояли пиалы с дымящимся супом, тушенные в масле моллюски, деревянные тарелки с белой рыбой в пряном соусе, пироги со свежими фруктами и сыр разных сортов — твердый, рассыпчатый, со слезой, красный, желтый, белый.
— Ты здоров ли, дружище? — осведомился Эйгахал. — Плохой аппетит — это неважный признак.
Костюк, помотав головой, взял с тарелки ломтик сыра — пробитое стрелой легкое почти не напоминало о себе, хотя с такими ранами можно отдать концы и на Земле.
Вновь зазвучал гонг, и в этот момент в зале что-то переменилось.
Из неопределенных смутных теней в дальнем конце зала возникла согбенная фигура — старый жрец в балахоне синего оттенка. Высохшей рукой, на которой не хватало двух пальцев, он сделал гостям знак приблизиться.
Оба молча поднялись и двинулись к жрецу.
Тот повернулся и, шаркая ногами, скрылся в темноте.
Костюк последовал за ним, весьма заинтригованный. Провожатый уводил их по полутемным коридорам туда, где не бывал никто из посторонних…
Старый жрец остановился перед дверью. Вернее, перед ничем не примечательной на первый взгляд темной стеной. Дважды надавил слабой рукой на камень. Через несколько мгновений в стене открылось невидимое прежде окошко.
Старец наклонился к отверстию и что-то тихо пробормотал. Затем поднес для ответа ухо. Шли минуты, и до Алексея и Эйгахала доносился только шепот. Жрец выпрямился и кивнул гостям, чтобы те подошли ближе. Алексей повиновался, наблюдая, как камень вернулся в прежнее положение.
Внезапно скалистая стена рядом с каменной кельей изошла глубокой трещиной, которая стала расширяться, точно раскрываясь, и наконец каменная дверь с резким скрипучим звуком отворилась, подчиняясь какому-то невидимому механизму. Пахнуло застоялым духом курений. Когда бывший разведчик переступил порог, стена за его спиной сдвинулась, возвращаясь в прежнее положение. Провожатый не последовал за ними, но из полумрака появился служка, держа в руке небольшую лампаду. И Костюк догадался, что находится во внутренней, сокровенной обители, о которой только шептались. Доступ сюда посторонним был абсолютно запрещен.
Гости последовали за слугой по узкому коридору, ведущему в самые глубокие и отдаленные части монастырского комплекса. Стены переходов делались все более грубыми и шероховатыми, и Костюк догадался, что они представляют собой туннели, вырубленные прямо в скале. Туннели оштукатурили и расписали фресками невесть сколько лет назад, но разглядывать их отчего-то не тянуло — уж больно пугающими и недобрыми были контуры изображений…
Коридор повернул, потом еще раз, минуя каменные ниши с живописными изображениями богов или священными текстами, подсвеченные свечами и окуриваемые лампадами. Магу и разведчику никто не встретился по пути — они видели только череду ниш без окон да безлюдные туннели, сырые и гулкие в своей пустоте.