Плач Абалона (Онд - 1)
Шрифт:
Трог пытался вырулить к каменистой отмели, тянувшейся к нему будто дружеская рука. Наконец пес вскарабкался на берег, держа в зубах обвисшее лоскутом белое тельце. Отряхнулся, как умеют только собаки, забрызгав все вокруг. При этом волчонка метало из стороны в сторону.
– Трог, не смей!
– закричал Пип, испугавшись за детеныша.
Однако встряска, похоже, пошла на пользу. Малышка дернула задней лапкой; пес положил ее на землю и принялся вылизывать, приглаживая языком шерсть. Ее надо было отогреть. Пип вылез на берег и побежал
Пип заковылял следом, не надеясь догнать пса, по том обернулся посмотреть, что же его так испугало - вдруг Трог тоже увидел в кустах призраков? Но нет: это были охотники. Они, наверное, срезали угол, чтобы его нагнать. Овиссиец держал Брока и колотил старика рукоятью хлыста по голове. Всадник целился в собаку из лука. Вот он выстрелил, потом еще раз. Белый терьер несся зигзагами.
– Беги, Трог, беги!
– закричал Пип, не зная, что ему делать. Пес оставался в пределах досягаемости стрелы.
– Беги!
И, не думая ни о чем больше, мальчик бросился к кеолотианцу.
– Пип, назад!
– воскликнул Брок.
– Он тебя убьет! Пусть. Главное собака. Спасение Трога принесло бы мальчику славу, а за это и умереть можно. К тому же Пип видел, как плохо Всадник стреляет, когда тот пытался завалить оленя.
И все же охотнику повезло. Первая стрела лишь оцарапала мальчику руку, он и не заметил, а вторая вонзилась в плечо с такой силой, что Пипа развернуло, и он с криком упал. Всадник достал третью, снова прицелился в пса. Брок боролся с овиссийцем, обмотал ему вокруг шеи цепь от своих кандалов. Кобольды суматошно вопили.
– Нет, нет, - кричал Пип, страх за собаку был сильнее боли.
– Мать, Мать Великая, помоги нам!
Всадник спустил стрелу.
Ответом на молитву Пипа был громкий визг. Он стиснул раненое плечо, перекатился и увидел, что Трог лежит, скорчившись, на земле и тихо скулит.
Оставив овиссийца драться с Броком, Всадник побежал к Пипу и схватил его за загривок. Палец одолевал противника. Ему удалось поймать конец цепи и с размаху ударить им старика в лицо. Тот упал на колени.
Всадник швырнул Пипа рядом и велел кобольдам сторожить обоих. Маленькие создания принялись грозить пленникам своими коротенькими заостренными посохами, хотя толку с того уже не было. Брок лежал неподвижно, уткнувшись лицом в хвою.
Потом кеолотианец притащил пса. В зубах тот до сих пор сжимал безжизненного волчонка. Пип поднялся, преодолевая боль, чтобы помочь животным. У Трога из шеи торчал конец стрелы. Острие ушло так глубоко, что воткнулось в тельце щенка. Трог медленно опустил детеныша на колени мальчику и уронил голову.
По счастью, толстая собачья шкура задержала стрелу, и волчонку досталось совсем немного. Пипа тошнило от боли - вся рука была как в огне. Мир потихоньку вращался. Из последних сил мальчик сосредоточился на волчонке. Малышке нужно тепло,
– Надо их тут и прикончить, - говорил кеолотианец.
– Мальчишка слишком слаб, все равно сдохнет по дороге. Рана у него воспалилась.
– Я тебе уже говорил, что не стану убивать соотечественников, пусть они даже и торра-альтанцы, - отвечал Палец.
– Ты не понял, что ли? Да к тому же если их продать на рубиновые копи, нам дадут кучу денег. Там всегда люди нужны. А если бросим их тут - ничего не получим.
Пип повернул голову посмотреть на волчонка. Того тоже кто-то перевязал.
Больше Пип почти ничего об этом дне не запомнил. Его взвалили на спину пони; лежать поверх цепей и ржавых капканов было неудобно. Трогу надели тугой железный ошейник. Кобольды тащились рядом все с большей неохотой, то и дело хмуро поглядывая на охотников.
К ночи Пип решил, что умрет от боли. Левая половина тела и даже лицо распухли. Но все равно он так намучился, что задремал, и во сне услышал крики мертвых: "Мама, мама, помоги мне! " Проснувшись, мальчик понял, что кричит сам.
Но его мама давно погибла. Память о ней была словно облако, в котором нельзя дышать. До сих пор Пип никогда не позволял себе думать о том дне, когда она упала под секирами ваалаканцев. Держался только тем, что не думал. Это ведь его вина. Он поклялся, что станет ее защищать, поклялся так искренне и страстно, как может лишь десятилетний мальчик. И все же она погибла. Потом мастер Халь нашел ее тело. Пипу не показали. Ходили слухи, будто ей рассекли голову, но, сколько он ни задавал вопросов никто не отвечал.
Не в силах поднять больную голову, Пип свернулся клубочком, прижимая волчонка к себе.
Больше боль ему заснуть не дала. Рогатый месяц так медленно полз по небу, путаясь в острых верхушках елей, что казалось, будто утро никогда не наступит. Среди деревьев виделись танцующие в белых лунных лучах серебряные фигуры, и почти каждая что-то злобно бор мотала. Иные девочки-подростки, почти нагие, лишь прикрытые полупрозрачными вуалями подбегали, дразнясь, пытались тащить его за руки, звали поплясать вместе с ними.
– Идем, мы знаем, как унять твою боль. Идем к нам, пожалуйста, просили они, весело смеясь.
– Поиграй с нами.
Пип протер глаза, а когда взглянул снова, волосы фигурок горели, а нежная кожа обугливалась, потом пошла пузырями, когда под ней стал с шипением плавиться тонкий слой жира. Мальчику было так больно, что он не мог даже бояться и лишь отчужденно смотрел на происходящее.
– Мать Великая, смилуйся, - прошептал он, когда видения стали таять. Он бредит - или к нему пришли призраки Хобомани?