Плач Агриопы
Шрифт:
– Сюда мы как-то добрались, — резко возразил Павел. — Причём в полной бессознанке. Ну не полетим — так не полетим: пешком дойду. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага: китайская народная мудрость. — Он чувствовал себя странно: раздвоившимся, распавшимся надвое. Одна его половина полнилась отчаянием, не могла вымолвить ни слова, беззвучно стенала и рыдала. Другая — была хирургически точной, злой, рассудочной. Помнила китайские пословицы. И та, другая, достала-таки Третьякова. Тот вздрогнул, посмотрел, наконец, на управдома в упор, выдержал жёсткий и злой, ответный
– Так значит, настаиваешь? Пойдёшь? Полетишь? Поползёшь?
– Прямо сейчас. — Подтвердил Павел. — Неси свой таран. Мне плевать: пускай стреляют. Авось не попадут. Я дам стрекача. Рвану бегом. Хромоногий, но быстрый.
– Нет, минут через двадцать. Вместе. — Поправил коллекционер. — Нам доставят припасы: бензин для генератора, еду. Откроют двери, чтобы это всё внести в дом. Это — шанс.
– Согласен. — Полуживой Павел доверился Павлу рассудочному, — и тот дал ответ.
– Нам осталось решить один вопрос. — Третьяков медленно двинулся в «штабную» комнату. Управдом поплёлся следом. Оба остановились перед связанным студентом. Тот — с недавних пор — притих, голоса не подавал. Теперь прояснилась причина этой нескандальности: парень вырубился, пускал слюни, покрылся странными, бордово-серыми, пятнами.
– Жар? — Павел кивнул на студента.
Третьяков — слегка брезгливо — прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу парня. Его брови удивлённо приподнялись. Он ощупал щёки, уши, даже подбородок студента.
– Жара нет. Представляешь? Скорее озноб. Он в холодном поту.
– Может, умер? — Пробормотал Павел.
– Да нет, жив!
Парень, словно подтверждая слова «арийца», еле слышно кашлянул и издал губами неприятный булькающий звук.
– Эффект изнутри. Уже. Снаружи — через три дня. — Как чёртик из табакерки, нарисовался перед глазами жизнерадостный сеньор Арналдо.
– Парень, очнись! — Третьяков встряхнул студента за плечи, слегка похлопал того по щеке. — Не притворяйся мёртвым. Я точно знаю — ты живой.
Голова студента дёрнулась, подбородок слегка приподнялся, взгляд чуть прояснился.
– Что… вам… надо?.. — Слюняво просипел он.
– Мы уходим, парень. — Проговорил «ариец» мягко. — Тебя не сможем взять, да ты и сам не горишь желанием таскаться за нами. Оставляем тебе одну склянку с лекарством. Будешь принимать его… принимать…
– Одна ложка, пять раз в один день, три раз в одну ночь — потом. Через одинаковое время для часов дня и ночи. — Алхимик как будто только и ждал своего выхода на сцену.
– Вот-вот, именно так. И ты поправишься, парень, понимаешь?
– Всё… равно… — Пролепетал студент. — Мне… всё… равно…
– Сейчас — да. — Серьёзно подтвердил Третьяков. — Потом будет не всё равно. Вот увидишь. Ну — пока. Не держи зла. Да, и ещё…
«Клац-клац-клац», — донеслось из сеней.
– Внимание! — Третьяков прервался на полуслове, рванулся в тёмный коридор, прислушался, метнулся обратно в комнату. Сграбастал оставшиеся баночки с лекарством. Всучил их алхимику: «Держи! Храни!»
Повергая в недоумение Павла, подхватил неваляшек: «Спички! Давай спички!»
Управдом
– Чёрт! Не туда! Не туда! — Вскипел «ариец». — Не мне! У меня — это! — Он потряс неваляшками. — Ты поджигай!
– Что? Поджигать — что? — Недоумевал Павел.
– Да вот это! Что же ещё? — Третьяков сунул неваляшку управдому под нос.
– Игрушку? — Тот искоса, подозрительно, взглянул на бешеного: не шутит ли. — Поджечь игрушку? Ты уверен?
– Целлулоид!
В коридоре послышались шаги. Кто-то буркнул: «Осторожней, не пролей». Кто-то запнулся, громыхнул ботинком о порог. Павел, не размышляя далее, чиркнул спичкой. Полыхнула сера. Занялся бок неваляшки. И тут же вокруг игрушки начало раскручиваться дымное удушливое облако. Казалось, небо коптила целая свалка, или, как минимум, подожжённый хулиганами, доверху забитый не вывезенным мусором, контейнер.
– Готовы? — Прошептал Третьяков.
Павел кивнул. Алхимик — тоже; хотя скорее он клюнул носом — как курица, полакомившаяся зерном.
– Ложись! Бомба! — Громово сотряс «ариец» темноту коридора. И швырнул туда неваляшку.
Что-то посыпалось на пол. Что-то зазвенело. Казалось, по коридору пронёсся камнепад.
– Вперёд! — Коллекционер двинул локтем в бок управдома.
Адреналин оглушал. Включал невесомость. Ускорял мысли и конечности.
Павел побежал…
Чужие ноги. Кастрюли. Половица торчком, похожая на айсберг. Кто-то кричит на одной ноте: «а-а-а!». Кто-то матерится. Покатая, лысая, как бильярдный шар, голова под подошвой кроссовка: не наступить! Кашель. Тяжёлый, надрывный кашель. Нельзя не закашлять!
– Живы? — Управдом, со всей дури, ворвался в дневной яркий свет. Врезался в Третьякова. Тот, наверное, ждал отставших. Был готов послужить стопором. Повторил. — Живы? В порядке?
– Вы что тут делаете? — Со стороны поселения, выстроившись полукругом, приближались пятеро мужчин. Среди них отчётливо выделялся бородатый «охотник» в своей малице. Он и прокричал вопрос. Поселенцы, скорее всего, не вполне осознавали, что происходит. Вряд ли, после договорённости, заключённой между Третьяковым и «охотником», от пришлых ожидали неприятностей, тем более — побега.
– Поджигай! — «Ариец» протянул Павлу вторую игрушку. Эта изображала собою деда мороза. На месте больших круглых пуговиц его красного тулупа прошлый владелец неваляшки проковырял дырки.
– Готово! — Выкрикнул управдом, подпалив новогоднему деду целлулоидный мешок с подарками.
– Граната! Убьёт! — Третьяков запустил снаряд.
Павел заметил, как поселенцы, во главе с колоритным Стасом, попадали на землю; потом их накрыло едкое дымовое облако.
– За мной! — Коллекционер припустил сквозь березняк. Павел едва поспевал следом. Даже алхимик обогнал его на очередном повороте. Управдом надеялся: Третьяков знает, куда ведёт подельников. Сам Павел, хоть никогда и не страдал географическим кретинизмом, в лесу ориентировался с трудом.