Плач Агриопы
Шрифт:
– Значит, я один повёл себя не логично? — управдом кричал во всё горло. Случайные свидетели начали оборачиваться на крик. — Я — выжил. Вы, вероятно, желаете исправить эту обидную недоработку судьбы?
– Ну что вы… — ответил «менеджер» спокойно, даже тихо. Он умело и быстро погасил огонёк ярости, тлевший на дне зрачков. Овладел собой за доли секунды. Самообладания ему было не занимать. — Мне поручено передать: мы благодарны вам… за усилия… и за добрые намерения… Человек, которого вы знали под именем Овод, обещал вам кое-что… К сожалению, часть его обещаний теперь невыполнима. В связи с тем, что эпидемия — без сомнений — вскоре будет обуздана, мы прекратили проводить эвакуацию наиболее полезных членов общества в незатронутые Босфорским гриппом регионы планеты.
Топ-топ-топ — топот звонких маленьких каблучков огласил конференц-зал.
Быстрый, звонкий, маленький смерч пронёсся от его дверей до середины.
Из-за спины фальшивого робко высунулась знакомая мордашка. Танька — живая и здоровая Танька — бросилась Павлу на шею.
– Ну ты и врушка! — после пятиминутки объятий заключила дочь. — Сказал: «вечером вернусь» — а сам?
Павел поспешно, не переставая обнимать, осматривал дочь. Следы Босфорского гриппа с её лица, рук и шеи практически исчезли. Кое-где ещё виднелись едва заметные синие полоски вен, но теперь они казались совсем не страшными, — чем-то вроде последствий девчачьей драки во дворе, или падения на уроке физкультуры.
– Господин Глухов, — с сусальной, насквозь притворной, улыбкой, встрял «менеджер». — Как видите, в нашей порядочности вы сомневались напрасно. Ничего вашего нам не надо. Советую отправляться домой. Вам предоставят транспорт. Не выходите из квартиры в ближайшие несколько дней. Если вдруг появятся сведения о ваших… компаньонах… — мы свяжемся с вами.
– Вы вроде бы объявили их погибшими — минуту назад, — Павел, несказанно воодушевлённый встречей с Танькой и почти простивший комитетчику и высокомерие, и надменность, всё же уловил в его голосе очередную фальшь и отреагировал.
– Не цепляйтесь к словам, — поморщился «менеджер». — Я просто пытаюсь не слишком сильно бередить ваши раны. Это была формула вежливости, не более.
– О да, вы вежливы, — горько усмехнулся управдом. — Даже предоставляете транспорт, чтобы выпроводить мою дочь из безопасного места — вывезти нас туда, где вовсю резвится Босфорский грипп.
– Не преувеличивайте, — Комитетчик потёр лоб и слегка ущипнул себя за мочку уха — словно уже не знал, как по-другому развеять скуку, навеваемую этим бессмысленным разговором. — Вашему дому эпидемия нанесла весьма умеренный урон. Думаю, вы встретите во дворе немало знакомых лиц — вполне живых, а не в призрачном обличии. В любом случае, ничего лучше для вас и вашей дочери я предложить не могу. Что же касается вашей спутницы… простите, позабыл её имя…
– Тася поедет со мной, — немедленно и резко отозвался Павел. Его отчего-то напугала перспектива расставания с девушкой. Как будто с её исчезновением из его жизни исчезло бы и последнее подтверждение истинности, невыдуманности всего, что произошло с ним. Как будто Тася была последним физическим воплощением чуда. Павел только теперь понял: у неё, как и у других чумоборцев, наверняка имелась современная биография. Ведь кем-то была эта девушка в наши дни — чьей-то дочерью, чьей-то сестрой, — пока не попала в секту. Впрочем, по логике вознёсшегося на небо Людвига, чумоборцы вселялись только в сирот, или убеждённых одиночек, без родни и «корней». Но если Авран-мучитель и сеньор Арналдо всем своим видом так и вопили: «мы — не местные, мы — чужаки; со странностями чужаки», — то Тася «переселилась» из революционных двадцатых годов двадцатого века в век двадцать первый — легко. Перескочила десятилетия, как юная старательная балерина. И ещё Павел вдруг подумал: именно она, Тася, — человек, которого нет нужды обучать мыслить и говорить по-новому, — могла бы помочь разгадать загадку всех этих телепортаций и ролей. Ведь свою роль — безгрешной девы, — на площади она сыграла блестяще. — Тася поедет со мной, я позабочусь о ней, — Повторил Павел, взглянув на сладко посапывавшую
– Хорошо, — «менеджер» кивнул. — Собирайтесь. Вы выезжаете немедленно. — Он, не попрощавшись, по-военному чётко повернулся на каблуках и направился к выходу из конференц-зала. Но, сделав пару шагов, резко остановился, обернулся:
– Чуть не забыл. Это вам, — он протянул Павлу потрёпанный книжный томик, который не выпускал из рук всю беседу. По контрасту с серой, выцветшей, обложкой, яркая, рыже-зелёная, вязаная, как носок, закладка, — казалась тропической птицей, присевшей на серый московский асфальт. — Маленький подарок. Из моей личной библиотеки. Фантазия иногда бывает блестящей, если фантазёру хватает ума лишь описать её, не воплощая в жизнь.
Управдом опешил; машинально принял подарок. Тут же разозлился на себя: стоило отвергнуть этот ядовитый дар — может, даже швырнуть его дарителю в лицо. Но было поздно — фальшивый стремительно покинул конференц-зал, и Павел был уверен: они не увидятся больше. И ещё понял: он легко отделался. Наверняка на его счёт, и на счёт Таньки, а может, и на счёт Таси в штабе велись дискуссии. Похоронить их? Объявить сумасшедшими и упрятать в «спецучреждения»? А может, отдать их на растерзание каким-нибудь экспериментаторам — чтоб покопались в мозгах и внутренностях? В результате, их решили оставить в покое. Так что фальшивый был прав: повод для радости — был. После смерти Еленки. После того, как исчезли в клокотавшей гневной толпе отважный Третьяков, нелепый гений Арналдо де Вилланова, Авран-мучитель, научившийся не сгибаться под страшным грузом чужих скорби и памяти. После того, как управдом потерял всё и забрёл в тупик, ему ещё оставалось, что терять, и куда идти. Павел ненавидел себя за смирение. Ненавидел за долготерпение. Но он, удерживая подаренную книгу под мышкой, принялся собираться в путь. «Первым делом — разбудить Тасю, — думал он. Вторым — попрощаться с Серго. Попрощаться по-человечески — с неплохим человеком. И не забыть об этом высоколобом — об ассистенте Струве. Он же души не чаял в профессоре — теперь-то я это вижу. Скажу ему, что горд… да, горд знакомством со Струве. Только бы не назвать профессора этим средневековым испанским именем… именем алхимика… Только бы не перепутать».
Над головой кружили вороны. Великое множество чёрных горластых птиц. Павел уже считал их старыми знакомцами. Не добрыми знакомцами, нет, — но и не злыми. Они не причиняли ему вреда. Они даже не предвещали беды. Беда приходила сама — и вороны здесь были не при чём. Ещё одна примета времени: снег. Теперь он шёл часто, — тяжёлыми хлопьями, заслоняя серый свет осеннего дня, — но всё ещё таял. Под ногами чавкала грязь. Иногда — бессовестная, неприкрытая. Иногда — замаскированная тусклыми красками пожухлой травы и палой, золотой и багряной, листвы.
«Менеджер-пастор» — комитетчик в дорогом костюме, с повадками дорогого, породистого жеребца, — не обманул: все окрестности Филёвского Парка, — а не только родной жилой микрорайон Павла — выглядели пристойно. Здесь не ощущалось ужаса. На улицах иногда встречались люди, чеканившие шаг уверенно, делово, будто шли на службу, или за покупками, как в мирные дни. Отчаяние не ощущалось — а может, просто приелось — и людям, и Павлу. От отчаяния устаёшь — так же предсказуемо и неумолимо, как от череды радостей.
Павла, Татьянку и Тасю прокатили до двора девятиэтажки с ветерком — и даже не на броне: в обычном представительском чёрном авто, с мягкими кожаными креслами, неработавшим маленьким телевизором и журнальным столиком, на котором пылились газеты полуторамесячной давности. Управдому забавно было читать рекламные объявления, испещрявшие каждую страницу. Предлагали свои услуги экстрасенсы и колдуны, телефонные компании расхваливали новые тарифы, сетевые гастрономы обещали сказочные скидки на красную икру и гречневую крупу. То, что раздражало до эпидемии, теперь казалось таким желанным, уютным и живым.