Плач Агриопы
Шрифт:
– Профессор болен, — равнодушно сообщил голос. И тут же, с интонацией бывалого дознавателя, раскусившего ложь, выпалил. — Откуда у вас этот телефон?
Павел, отчего-то, так испугался строгого вопроса, что едва не нажал отбой. Ему удалось взять себя в руки, но от отчаянности и наглости — не осталось следа.
– Этот телефон дал мне сам Струве. — Едва не заикаясь, промямлил он. — А что тут такого? — Добавил наивно.
– Вас нет в списке контактов профессора, — голос, казалось, слегка подобрел; скорее всего, его обладатель размышлял, представляет ли Павел хоть какую-то ценность, и какой тон, по отношению к нему, можно себе позволить.
– Я виделся с ним, когда он работал в Домодедово, — постарался
– Недавно, — голос в трубке вновь зазвучал по-дознавательски. Из потока слов он выделял только информацию, важную для него самого. — Точнее, это было три дня назад, не так ли?
– Возможно, — Павел не понимал, куда клонит собеседник.
В трубке помолчали. Потом управдом разобрал какое-то бормотание: вероятно, человек, принявший звонок, спешно совещался о чём-то с кем-то ещё. Наконец трубка снова заговорила, при этом тон голоса, звучавшего в ней, внезапно изменился на мягкий, даже слегка просительный. Павел не сразу понял, что не только тон, но и собеседник — сменился. Впрочем, тот поспешил представиться.
– Меня зовут Алексей Ищенко. — Прострекотала трубка. — Видите ли в чём дело…Я — лечащий врач профессора Струве. Моя специальность — психиатрия. У профессора проблема… эээ… — Психиатр замялся. — Скажем так: проблема с самоидентификацией. Он не вполне осознаёт себя, как личность. Что послужило причиной возникновения проблемы, нам пока не удалось выяснить. Но мы считаем, что, если узнаем это, сумеем помочь господину Струве… эээ… восстановиться.
– Печально слышать, что профессор болен. — Вклинился Павел. Общаясь с невнятным Ищенко, он чувствовал себя вполне уверенно.
– Да-да, конечно, нас всех это удручает, — немедленно откликнулся психиатр. — И, если вы только что говорили искренне, то, может, согласитесь нам немного помочь?
– Я? Помочь? — управдом удивился всерьёз. — Но моя специальность — совсем не психиатрия, даже наоборот.
– Позвольте объяснить, — казалось, Ищенко радуется репризам Павла; после каждой энтузиазма в его голосе — прибавлялось. — Вы, вероятно, один из последних людей, беседовавших с профессором до того как… эээ… его личность претерпела трансформацию. Может, вы, сами того не желая, поучаствовали в запуске этого процесса…эээ… процесса трансформации.
– Вы меня в чём-то обвиняете? — Павел не верил своим ушам.
– Ни в коем случае, — тут же отозвался собеседник. — Но механизмы того, что произошло с профессором Струве, современной психиатрией до конца не изучены. У него наверняка имелась старая психическая травма, а кто-то из его друзей, коллег, или даже случайных прохожих, вроде вас, мог её разбередить.
– Сожалею, если это так, — нашёлся Павел.
– Да. Так вот… — Психиатр словно бы сбился с мысли, но, через пару секунд, продолжил. — Вы, конечно, слышали, что клин клином вышибают? В нашем деле это тоже иногда работает. Воссоздать во всех деталях тот день, когда профессор Струве… эээ… забыл себя, у нас, вероятно, не получится. Но вот дать ему возможность побеседовать с теми, с кем он беседовал тогда, — вполне реально.
– Полагаю, что так, — осторожно подтвердил Павел.
– Так вы меня поняли? — Возликовал голос в трубке.
– Не вполне, — признался управдом, наблюдая, как ширится ухмылка латиниста, подслушивавшего весь разговор.
– Я прошу вас появиться в нашей клинике. Это у вас отнимет минимум времени — пятнадцать минут, может, полчаса. Зато вы, возможно, поможете Владлену Струве вернуться к реальности.
Людвиг выкинул коленце, станцевал какой-то странный танец, показывая, во время его исполнения, Павлу два поднятых больших пальца. Управдом поморщился. Радости подельника он вовсе
– Возможно, завтра, но я не уверен, — после долгой паузы выдохнул управдом в трубку.
– Отлично! — Воскликнул Ищенко. — Ваш номер у нас есть — определитель работает. Я запишу его и завтра перезвоню. На всякий случай диктую мой личный телефон, так будет проще для общения. Записываете? Готовы?
Павел, проклиная себя за то, что оказался нюней и сопляком, великодушно записал тупым карандашом на полях «Городских легенд» телефон Ищенко, а равно и адрес, по которому располагалась клиника. Мысленно присвистнул: отдельный особнячок, неподалёку от Хитровки, с окнами на речку-Яузу. Мрачные больничные коридоры, облупившаяся синяя краска на стенах, прокисший гороховый суп на обед и переполненные палаты — всё это явно находилось в параллельном измерении относительно места работы Ищенко. Телефонный разговор плавно завершался. Напоследок Павел умудрился засветить свои реальные имя и фамилию (когда доктор спросил, как к нему следует обращаться) — и, наконец, дал отбой.
– Поздравляю! — Латинист не скрывал радости. — Теперь нам есть, с чем работать дальше; есть, куда продолжать.
– Глупость какая-то! — управдом бросил телефон на стол, тот жалобно задребезжал хрупким пластиком. — Я не поеду! Меня наверняка объявили в розыск. Моё фото есть у каждого патрульного. Да и что даст поездка? Неужели ты впрямь полагаешь, что Струве, при виде меня, придёт в норму?
– Опять вы за своё, — Людвиг, терпеливо, как детсадовский воспитатель — капризного карапуза, начал вразумлять Павла. — Поездка неизбежна, потому как она — единственно возможное продолжение нашей истории. Насчёт вашего фото — боюсь, вы себе льстите. Я почти уверен, что ментам не до вас! А если и до вас — что это меняет? Вы — избраны… где-то там… — Людвиг покрутил пальцем над головой, как американский коммандос, дававший «добро» на взлёт армейской «вертушки». — А раз так — не отвертитесь.
– Езжай, Паша, он прав.
В дверях, прислонившись к шероховатому косяку, стояла Еленка. Она казалась измученной до последней степени, но Павел был рад и тому, что её сил хватило, чтобы подняться на ноги. Как долго она подслушивала разговор, было не понятно. Но последнее длинное высказывание Людвига слышала наверняка, с ним и согласилась.
– Лена, как ты? — Павел подскочил к бывшей жене, попробовал разглядеть её получше, но слабая лампочка, коптившая в каптёрке, делилась светом нехотя, а Еленка замерла в дверях, на границе света и тени, и, похоже, не желала заходить внутрь.
– Плохо, Паша, — женщина вздрогнула, как будто какой-то шутник сунул ей под нос большого паука. — Но я продержусь… без тебя. А ты должен ехать.
– Мне это не нравится, — выдавил Павел. — Всё-таки, каждую минуту может появиться вакцина, а тогда…
– Тогда ты немедленно вернёшься и отвезёшь нас с Танькой в ближайшую больницу, — внятно и размеренно произнесла Еленка.
Павел поймал пронзительный и воспалённый Еленкин взгляд; смутился, стушевался, поискал глазами Людвига. Ему показалось, во взглядах обоих читалось одно и то же: настойчивость, непримиримость, требование. И Людвиг, и Еленка, словно бы сговорились между собой принести его, Павла, в жертву, и их удивляло, что эта жертва не желает примиряться с участью. Людвиг рассчитывал на Павла откровенно, слегка цинично, Еленка — скорбя от безысходности, — но каждый был готов обменять неказистого управдома на чудо.