Плач Агриопы
Шрифт:
– Не знаю. — Думаю, мы всё ещё в общаге… Где-нибудь в подвале или в бойлерной… — Проговорил коллекционер. — Он… уже поработал с нами… Со мной…
– Где Струве? — Спохватился управдом.
– Здесь… Лежит на матрасе, у двери… Ещё не очнулся…
– А где… он? — Павел отчего-то не решался произнести: «богомол».
– Вышел. Знаешь… этот тип — пыточных дел мастер… Если б меня так раньше… — Третьяков осёкся. — В общем, он не нуждается в признании… Он ловит правду прямо в твоём мозгу… И это… больно до недержания…
– Я, кажется, видел кое-что, — вдруг брякнул Павел. — По-моему, то, что видел он… Ты работал на правительство, да?..
– Я работал… на государство… — Третьяков, похоже, не имел сил спорить. — И если ты действительно что-то видел — попробуй забыть…
–
– Я кое-что подправил… Давно… Воспоминания можно… подрихтовать… скруглить острое напильником… Это не то же самое, что изменить… Изменённые твой… друг… учуял бы…
Заскрипела тяжёлая железная дверь где-то за спиной.
На управдома надвинулась тень.
Сбоку, словно атласная марионетка на шарнирах, выплыла высокая нескладная фигура. Богомол как будто переломился пополам — склонился над Павлом, нырнул в свет одной из тусклых ламп. Управдом почти уверил себя, что сейчас увидит ужасную треугольную голову насекомого с фасетчатыми глазами. Ничего подобного, конечно, не произошло.
На Павла смотрели мудрые чёрные глаза человека. В них светился один только разум. Без человечности. Примерно так управдом, ещё будучи школьником, представлял себе Родиона Раскольникова, уже после убийства старухи-процентщицы.
– Тсс-с-с, — Прошипел вдруг по-змеиному богомол, предупредительно приложив длинный палец к губам.
Голову Павла сжало клещами.
Уже смеркалось, когда тяжёлая повозка колдуна добралась до Авиньона. Она прогрохотала колёсами по камням, над двадцатью двумя арками моста святого Бенезета, построенного по воле самого Спасителя; над Роной, чьи медленные воды масляно блестели в последних лучах заката. Кучер, правивший лошадьми, успел сговориться с единственным слугой колдуна — оба то и дело скрывались за облучком, — якобы для того, чтобы проверить лошадиную сбрую, — а распрямившись, отирали губы рукавом. Оба незаметно прикладывались к бутылке той отвратительной кислой жижи, которую завсегдатаи здешних кабаков называли вином. Слуга знал, что его господин не терпит пьянства, но дорога выдалась долгой, а кучер — пугливым: тот именовал мэтра колдуном — и никак иначе, — и всю дорогу боялся, что чёрная магия обратит его в коровью лепёшку. А вино — бодрило и придавало смелости. Слуга знал, что мэтр Арналдо желает достигнуть Авиньона как можно быстрее, потому прибег к помощи бутылки, дабы порадовать и пришпорить кучера. Заодно удалось порадоваться и самому.
Повозка была нагружена тяжело. Чем именно — оставалось загадкой даже для слуги; эту тайну знал лишь мэтр Арналдо. Сборы в дорогу пришлось проводить наспех — святая инквизиция редко отпускала добычу, однажды попавшую в сети, — и даже помилование, дарованное новым верховным понтификом — Климентом Пятым — не означало, что помилованный волен вернуться к той жизни, какою жил до ареста. Обвинение в колдовстве и знакомстве с дьяволом — не шутка. Вряд ли кто-то из горожан забыл бы о нём когда-либо. Мэтр справедливо рассудил, что скорейший отъезд из Монпелье станет лучшим выходом. Слуга был с ним в этом согласен. Долгое время он и вовсе не верил, что бумага, пришедшая из Авиньона, окажется спасительной для его господина. Конечно, подписана она была новым папой божьей церкви, — но уж слишком жидковат был понтифик: не по голове казалась ему папская тиара. Никому не известный гасконский прелат обрёл власть только потому, что чем-то показался сребролюбивому монарху — Филиппу Красивому. Обрёл — и тут же сбежал из священного Рима в Авиньон.
Единственное, чем папа был хорош — так это тем, что страдал от печёночных колик. Не мучай они его — не видать бы мэтру Арналдо помилования. А так — он направлялся в Авиньон, чтобы явить папе свои навыки непревзойдённого медика.
Медика или алхимика? Слуге это было без разницы. И Великое делание, и медицина — занятия непростые, — это он знал наверняка. Они отнимают уйму времени и сил. И ещё — много места. Слуга сопровождал мэтра в скитаниях уже не первый год. Побывал с ним в Париже, Барселоне и на Сицилии.
Сосуд с очень длинной шеей, используемый для дистилляции воды жизни, назывался колбой, страусом, или журавлём.
Сосуд, похожий на черепаху, несшую на себе свой дом, так и звался — черепахой, а иногда — лютней.
Трудновозгоняемые вещества, желая освободить их от вязкости и густоты, помещали в сосуд, называемый медведем.
В сосуде, по имени Пеликан, очищались простые вещества, и увеличивалось их достоинство.
А ещё был сосуд, похожий на два бурдюка, соединённых между собою трубками. Это Близнецы. И был — вылитая змея: сосуд-змеевик. И была геркулесова гидра с семью колпаками-головами.
Всё это, и многое другое, мэтр Арналдо перевозил с места на место всякий раз, как менял города и жилища. Его поклажа никогда не бывала пустяшной. Но в этот раз мэтр превзошёл себя самого. Повозка еле тащилась, придавленная тяжестью здоровенного сундука, сколоченного из толстых надёжных досок. Что скрывалось под двумя его крышками, слуга не ведал, да и не желать доведываться. Обе были заперты на огромные замки, ключи от которых мэтр носил на груди. Там же носил он и ключ от ставни небольшого смотрового оконца, проделанного в боковой стенке сундука. Ставня открывалась на шарнире, но распахнутым это странное окно никто и никогда не видел. Сверху сундук был покрыт серой дерюгой. Иногда в нём что-то постукивало и шелестело, словно, сбившись в клубок, там теснились сотни гремучих змей. Эти звуки вызывали сильное волнение мэтра; тот требовал остановиться, затем приказывал отойти от повозки кучеру и слуге на сотню шагов. Потом он склонялся перед оконцем и, казалось, что-то бормотал в темноту сундука. Шум после этого затихал, кучер со слугой возвращались на облучок, повозка вновь трогалась с места. После каждой такой остановки страх кучера нарастал, и унять его получалось только вином. Потому слуга вздохнул с облегчением, когда аккуратные домики жителей Авиньона потянулись по обе стороны брусчатой дороги: добрались.
Авиньон, с недавних пор, удивлял ухоженностью своих домов и улиц всякого путешествовавшего. После переезда сюда папы, за тем потянулась чуть ли не вся римская курия — несколько тысяч важных господ, имевших высокий духовный сан. Каждый нуждался в подобающем жилище. Потому судачили, что Авиньон вскоре сделается городом, всецело принадлежащим церкви. Впрочем, сам папа Климент обитал пока в скромной келье монастыря святого Лаврентия. Хотя для него уже начали перестраивать старый епископский дворец.
Дом в два этажа, выделенный для мэтра Арналдо, получилось найти без труда: в квартале антикваров, сразу за новым университетом, у подножия скалы, венчал которую грандиозный Нотр-Дам-де-Дом с квадратной колокольней. Хмурый заспанный служка из папской свиты передал мэтру Арналдо ключи от дверей и сообщил, что, по случаю начинавшегося поста, угощение, приготовленное к приезду гостя, не богато: рыба и пшеничные лепёшки. Пища обнаружилась на столе, сразу при входе в жилище.
Кучер требовал освободить повозку: он не желал больше видеть ни колдуна, ни его имущество, и никак не соглашался обождать с разгрузкой до утра. Слуга предложил поискать помощников среди местных жилистых нищих, но мэтр отверг это. Он сам, откупорив небольшой сосуд, хлебнул из того чего-то колдовского. Потом заставил слугу сделать глоток, обжегший внутренности похуже целой миски перца. Сила, наполнившая тело, позволила им двоим, даже без участия кучера, спустить тяжёлый сундук с повозки, а затем и затащить его в подвал дома. Затем эта сила иссякла так же внезапно, как и появилась.