Плач льва
Шрифт:
— Пойдем, пойдем, только перекушу, — Артем направляется в кухню, Марта неотступно следует за ним. Садится рядом и следит за каждым движением, и тут же вскакивает, как только ей кажется, что хозяин наконец встает.
Но сегодня Артем никуда не торопится, он ждет гостей и немного волнуется. Его нервозность передается и собаке: она никак не может определиться, где встать, как сесть и куда лечь. Как только овчарка наконец вытягивается вдоль дивана, раздается звонок. Она трусит к двери, опережая хозяина, и, мгновенно определив, кто сейчас окажется на пороге, начинает нетерпеливо поскуливать и даже подпрыгивать, отрывая от пола передние лапы.
Ее маленький друг в сопровождении мамы осторожно заходит в квартиру. Растерянный, недоверчивый взгляд исподлобья тут же сменяется веселым и беззаботным, как только он замечает овчарку. Его больше не волнуют ни незнакомая
Но о его матери этого сказать нельзя. Удостоверившись в том, что ребенок не собирается закатывать истерик, она начинает с любопытством оглядываться по сторонам. Они довольно давно знакомы с Артемом, но общаются от случая к случаю, и в его доме она в первый раз. Много ли времени необходимо женщине, чтобы, оказавшись в квартире мужчины, заметить там следы пребывания другой представительницы прекрасного пола? Отнюдь. В жилище Артема подобных следов найти невозможно, зато обращают на себя внимание вещи, кричащие об обратном: если женщины и заглядывали сюда когда-либо, то надолго наверняка не задерживались. Нет, в комнате — ни ужасающего беспорядка, ни разбросанных по полу носков, ни кучи неглаженого белья. Пыль вытерта, пол вымыт, а с кухни доносится призывный свист кипящего чайника, но нет того, что в одно мгновение выдает незримое присутствие женщины: ни одной сколько-нибудь бессмысленной безделушки на полочке, ни одной статуэтки, ни одной вазочки для цветов, ни одной фотографии.
— Так ты живешь один? — спрашивает она скорее машинально, нежели для того, чтобы удостовериться в собственном предположении.
— Почему один? С Мартой. Я пойду, чай накрою. Ты пока осмотрись.
Она осматривается: ее внимание привлекают книги. Названия одних вполне оправданны в квартире Артема: «Атлас пород собак», множество справочников по воспитанию друзей человека, «Дрессировка служебных собак», «Дрессировка бойцовых собак» и еще великое множество всевозможных дрессировок самых разных псин. В этом нет ничего загадочного, но обложки тех книг, что выстроились на нижней полке, вызывают, мягко говоря, удивление. «Дрессура крупных хищников», «Особенности дрессировки льва», «Лев — ручная кошка или дикий зверь?», «Как правильно вести себя со львами». От слов «лев» и «дрессировка» у женщины рябит в глазах. Она торопится на кухню, спрашивает с нескрываемым любопытством:
— А зачем тебе столько львов?
Артем оборачивается, смотрит куда-то мимо нее, будто не видит.
— А зачем тебе столько львов? — Лена глядела непонимающе и как-то неодобрительно, с укором. Этого следовало ожидать. Те тринадцать львов, которыми Артем занимался, и без того не позволяли ему уделять семье достаточно времени. Так что сообщение мужа о намерении добиться приобретения еще нескольких животных никак не могло вызвать у жены бурю положительных эмоций. Но Артем знал: она верный союзник. Позлится, поворчит и примет любое его решение.
— Я хочу сделать уникальный номер.
— По-моему, для того чтобы сделать уникальный номер, достаточно одной Дианы.
— Тут ты права, я не спорю. Но Диана — это упор на качество, а я хочу качество совместить с количеством.
— ???
— Представляешь, пятнадцать львов одновременно на манеже.
— Нет. Это же очень опасно. Просто невероятно. Как можно справиться сразу с пятнадцатью?
— Брось, Лен. Трудно с одним, с двумя, а после определенной цифры количество перестает иметь решающее значение.
— Вот видишь, ты и сам так считаешь. Тогда зачем столько львов?
— Лен, да ведь этого никто еще в мире не делал. Если мне удастся, то я попаду в Книгу рекордов Гиннесса.
— Ты для меня и так рекордсмен.
— Я не сомневаюсь, милая. Но с таким номером можно будет не только в Урюпинск на гастроли ездить. Тогда любой цирк в мире сочтет за честь заполучить меня, понимаешь?
— Понимаю, — в глазах действительно появилось понимание. Они уже не блестели таким решительным упорством и желанием отговорить мужа во
Львов Артему достали. Он уже не считался начинающим дрессировщиком. Напротив, его имя в качестве автора и исполнителя гарантировало успех любому будущему проекту. В него верили и чиновники, и зрители. Первые не требовали бесчисленных справок и документов ради подписи на очередной разрешительной бумажке, вторые осаждали кассы цирка вопросами о начале нового сезона, заранее предвкушая то удовольствие, что получат от разрекламированного на афишах аттракциона с пятнадцатью хищниками.
Управляться с таким количеством животных действительно оказалось не намного сложнее. Тем более что канву своих представлений Артем существенно не менял. Каждый зверь по-прежнему должен был продемонстрировать на манеже то, что умел делать лучше всего. Учиться пришлось дрессировщику, потому что именно себе поставил Артем задачу приобрести те навыки, которыми он доселе не обладал. Апофеозом выступления львов должен был стать необычный номер. Все питомцы Артема по очереди выбирали себе из большой коробки музыкальный инструмент и рассаживались по своим местам. Сам же дрессировщик поворачивался к опасному оркестру спиной и исполнял популярную песню. Сложность заключалась не только в жутком, по-настоящему смертельном риске, но и в отсутствии у Артема сильного, поставленного голоса. Посему приходилось ему заниматься не только с учениками, но и с учителями, которые по нескольку часов в день заставляли его подражать хрипловатому, но звонкому голосу известного артиста и громко произносить, не щадя голосовых связок, вконец осточертевшее словечко «ап!». Наверное, можно было бы не затрачивать столько усилий и воспользоваться фонограммой, не вызвав ни малейшего осуждения у зрительного зала. В конце концов, в цирк публика приходила смотреть на артиста Порошина, а не слушать актера Боярского. Смелость Артема заключалась в том, что он находился в одной клетке с огромным количеством львов и долго, очень долго стоял к ним спиной, а не в красивом исполнении милой сердцам мелодии. Но дрессировщик во всем решил оказаться на высоте. Он не делал поблажки своим питомцам, потому и не имел никакого права позволять халтурить себе. Артем преуспел и на этом поприще. Конечно, его бы не пригласили ни в Ла Скала, ни в Ковент Гарден, ни даже на сцену саратовской филармонии, но его приятный, густой тенор мог сделать именно то, чего дрессировщик и добивался: зацепить душу зрителя и заставить его поверить в то, что представление, которое разыгрывается перед его глазами, является вовсе не плодом многомесячных каждодневных изнурительных тренировок, а результатом сиюминутных эмоций и только что испытанных чувств.
Номер получился. Он цеплял и запоминался. Его ждали и о нем говорили, его приходили смотреть снова и снова, и Артем догадывался почему. Несмотря на то что раз за разом повторялось, казалось бы, одно и то же: каждый лев брал свой, именно ему отведенный инструмент, усаживался на строго определенную тумбу и замирал в красивой позе; несмотря на то что во время проигрыша Диана спрыгивала со своего места, подходила к Артему, и они вальяжно вальсировали из стороны в сторону, никогда не отступая от ритуала и не изменяя движений, — несмотря на все это люди восхищались представлением, видя его и в первый, и во второй, и в десятый раз. И во многом происходило это оттого, что пел Артем всегда вживую, а значит, — искренне, по-настоящему, не пытаясь играть и обманывать.
Отдача от затраченных усилий тоже стала ощутимой. И дело было не только в том, что имя Артема занесли в знаменитую книгу рекордов, не в том, что его любимая жена щеголяла в вещах, привезенных из Милана, Нью-Йорка и Лондона, а дочь одолевала бесконечными просьбами доставить оттуда очередную Барби. Его известность сделала то, что должна была сделать. О нем заговорили в Москве.
— Уедешь, — уже не спрашивал, а утверждал директор цирка, да и Артем уже не отнекивался, а все больше молчал. И нет в этом случае ничего красноречивее молчания. Если о преждевременной кончине отца Артем продолжал сожалеть всякий раз, выводя на манеж своих артистов, то теперь, как никогда раньше, ощутил он острую нехватку матери, ушедшей два года назад. Это она обожала русскую литературу и декларировала единственно возможный способ достижения успеха известным чеховским: «В Москву! В Москву!»