Плачь, Маргарита
Шрифт:
Гитлер вышел из спальни в хорошем настроении, приветливо кивнул.
— Что у вас, Мартин? Все в порядке, я надеюсь?
— Да, мой фюрер.
— Никаких ЧП в эту ночь?
— Никаких, мой фюрер.
— Но вы хотите мне что-то сказать?
— Я хотел просить позволения вернуться в отель «Олимпик», где господин гауляйтер Кельна провел ночь.
— Отель? Почему отель? Что он там делал?
— Господин гауляйтер был там с дамой. Гитлер возвел глаза к потолку.
— Невероятно! Лей неисправим. Так он еще не вернулся?
— Еще нет.
— Ладно. Я обещал вчера оставить
— Нет. — Борман опустил глаза. — Это совсем незнакомая женщина.
— Кому не знакомая? — не понял Гитлер.
— Никому, как мне кажется.
— Где же он ее взял?
— В казино на набережной Майна.
— Что?!
— Похоже, она сама за ним увязалась. Так это выглядело со стороны.
— Ах вот как! Сама! И они до сих пор не выходили? — Он схватил телефонную трубку. — Немедленно Гиммлера ко мне!
— Вы что-нибудь соображаете оба?! — накинулся он на Генриха, стоявшего по струнке, а заодно и на Мартина. — Какая-то незнакомка привязывается на улице, идет с ним в отель… И вы не знаете, кто она такая! Но вы знаете, что у него сотрясение мозга! Вы знаете, что он может потерять сознание в любой момент! Вы знаете, наконец, что это покушение было уже третьим!
— Мой фюрер, в отеле наши посты, но дверь в номер заперта. Я не считал себя вправе…
— Я даю вам это право, Гиммлер! Слышите? Я! Немедленно отправляйтесь туда и убедитесь, что все в порядке! Немедленно!
Гиммлер, весь красный, вылетел из комнаты, как пробка из бутылки шампанского. Борман — за ним. Дальнейшее не составляло труда. Гиммлер и его люди научились проникать повсюду, точно бесплотные тени, без шума и следа. Заминка возникла лишь у двери номера, запертой изнутри. Заходить в номер вдвоем было не обязательно. Гиммлер, даже с некоторым облегчением, уступил Борману эту сомнительную честь.
В первой комнате, довольно обширной гостиной, никого не оказалось. Из нее вела дверь в маленькую гостиную, подобие дамского будуара, а оттуда — в спальню. В будуаре сидела курносая женщина лет двадцати пяти с мокрыми волосами, без косметики, в ярком дешевом платье с большим круглым вырезом, с полотенцем на плечах. Она с немым ужасом проводила глазами быстро прошедшего в спальню Бормана. Огромная кровать почти не смята — лишь с одного бока чуть приплюснутая подушка. Лей лежал ничком на диване у окна, одетый; рядом на ковре валялись ботинки, меховая куртка и галстук.
Мартин Борман не был достаточно тонким аналитиком, чтобы разгадывать подобные загадки; он, впрочем, никогда и не обольщался на свой счет. Поэтому, послушав пульс и дыхание, убедившись, что Лей только крепко спит, он попросил Гиммлера зайти, чтобы вместе принять решение.
Генрих Гиммлер аналитиком, безусловно, был, и притом блестящим. Он в считанные секунды восстановил картину минувшего вечера и в другое время посмеялся бы от души, представив недоумение опытной проститутки, которую привели в роскошный отель и швырнули пачку долларов только для того, чтоб она не мешала
— Я полагаю, вы можете доложить фюреру, что все в порядке, — сказал Генрих Борману, который пожал плечами:
— Но я же не врач.
— Что вы предлагаете?
— Право действовать фюрер предоставил вам.
Гиммлер окинул Бормана непроницаемым взглядом.
— В таком случае я возвращаюсь.
Он вышел в гостиную. Борман последовал за ним.
Оба понимали, что оставить здесь Лея значило продлить собственную ответственность за последствия, что довольно рискованно при сложившихся обстоятельствах. Увезти же его отсюда значило вызвать бурю негодования, о которой предупредил фюрер, велевший не раздражать Роберта, поневоле остающегося главным действующим лицом разыгрываемого тактического представления.
Но Борман решил рискнуть и переиграть Гиммлера.
— Если вы возвращаетесь, то я остаюсь, — заявил он. — Я разбужу его и попрошу также возвратиться.
— Отлично, — кивнул Гиммлер. — А вы не опасаетесь, — «получить в ухо», едва не сказал он, — что такое вторжение в частную жизнь все-таки излишне?
— Я полагаю, наш товарищ по партии понимает, что частная жизнь каждого из нас подчинена воле фюрера, — отчеканил Борман. — Воле, которую он выразил достаточно ясно.
— Будем надеяться, кивнул Гиммлер и пошел прочь. «Борман так проникся волей фюрера, что явно недооценивает кое-чью еще», — усмехнулся он про себя и, возвратившись в «штаб-квартиру», устроил дела так, чтобы в ближайший час находиться в непосредственной близости к Гитлеру и не пропустить интересного зрелища в стиле «буря и натиск».
Борман возвратился через полчаса и доложил Гитлеру, что Лей вернулся и прошел к себе. Гитлер, выслушав, ничего не ответил. Все понимали, что ситуация будет иметь продолжение, но оно оказалось неожиданным. Не прошло и пяти минут, как адъютант вручил фюреру лист бумаги, исписанный резким, небрежным почерком. Это было прошение об отставке. Гитлер перечитал его несколько раз, то хмурясь, то поднимая брови и пожимая плечами, в полной растерянности.
— Он что, с ума сошел?! — наконец произнес фюрер. — В чем дело? Что вы там себе позволили, Борман? Я же предупреждал вас!
— Мой фюрер, я, видимо, превысил данные мне полномочия, — отвечал Мартин без всякого смятения на лице.
— Нет, не «видимо»! Ты что-нибудь понимаешь? — обратился Гитлер к Пуци, который тоже выглядел ошарашенным.
— Может быть, ты отдал неосторожный приказ, который Роберту показался оскорбительным? — предположил Ганфштенгль.
— Я не отдавал никаких приказов! — рявкнул Гитлер. — Ни у кого нет права вторгаться в частную жизнь! — Он бросил на Гиммлера огненный взгляд. — Я никому не давал такого права! Кто станет это отрицать?!