Плачь, Маргарита
Шрифт:
Разговор с Фридрихом Гессом вышел легким. Фридрих сразу спросил о его самочувствии и извинился за дочь. Роберт отвечал, что Маргарита вместе с Ангеликой находится под присмотром его родственников, и попросил фрау Гесс звонить напрямую фрау Кренц, которая в курсе всех дел девушек. Потом трубку взял Геринг, еще гостивший у Гессов, чтобы сделать несколько замечаний по поводу личности начальника полиции Пруссии, а за ним — Рудольф.
— Роберт, если ты почувствуешь, что я уже могу приехать, сообщи немедленно. — Они понимали друг
Лей обещал.
Было уже около десяти часов вечера. Пришли врачи. Он сказал, что ему лучше, но они этого не находили. Напротив, по их словам, начались осложнения — сердцебиение, лихорадка. Пока они с ним возились, Роберт почувствовал, что начинает засыпать, точно проваливается в одну и ту же яму, каждый раз все глубже и глубже, и, наконец, понял, что уже летит, необратимо, все быстрей, и сейчас треснется оземь. Ударившись, он вскрикнул от боли и открыл глаза.
У постели стояли трое незнакомых мужчин и фюрер. Лицо Гитлера выражало суровую решимость. Роберт стащил с головы пузырь со льдом, но находящийся поблизости врач сразу положил ему другой.
— Господа, не более пяти минут, прошу вас. Состояние крайне тяжелое — вы сами видите.
«Любопытно, что они такое видят», — подумал Роберт, окончательно просыпаясь. Ему очень хотелось зевнуть и потянуться, но вместо этого он принял такое же суровое выражение, как у фюрера.
— Я сейчас покажу вам несколько фотографий, — сказал комиссар. — Может быть, вы узнаете кого-то из нападавших. Если вам трудно говорить…
— Мне не трудно, — произнес Лей таким голосом, точно это были его последние слова.
Просмотрев восемь фотографий, он легко понял подсказку и выбрал два лица с явно написанной на них национальной принадлежностью и смоляными шевелюрами (остальные шестеро были блондинами).
— Мы так и подумали, — довольно громко шепнул комиссару один из следователей.
— А вы не запомнили, какого цвета был «фиат» — черный, или… — комиссар сделал паузу.
— Черный, — тут же «вспомнил» Лей.
— Вы успели сделать ответный выстрел?
— Я не ношу оружия.
— Люди, которые доставили вас в больницу, утверждают, что вы были без сознания, — напомнил второй следователь.
— Я потерял сознание уже после выстрелов.
— Перед выстрелами не слышали ли вы каких-либо криков в свой адрес?
(«У комиссара жена еврейка. Постарайся это учесть», — инструктировал его по телефону Геринг.)
— Господин комиссар. — Роберт сделал паузу, точно собираясь с силами. — То, что они кричали в мой адрес, мне повторять противно. Еще отвратительнее то, что такие подонки окончательно дискредитируют свой народ, давший и дающий миру немало достойных и талантливых людей. Мне очень жаль…
Он медленно закрыл глаза.
— Господа, прошу вас… — тут же вмешался врач.
— Да, да, мы закончили, —
Все вышли. Роберт краем глаза видел, как в дверях комиссар и Гитлер пожали друг другу руки. Потом фюрер вернулся. Сев у постели, он кивнул врачу, чтобы тот оставил их вдвоем.
— Одно меня беспокоит, — сказал он Лею, — те негодяи, которые застрелили Вебера, пока остаются безнаказанными.
— Воображаю, как они возмутятся, когда узнают, что у них украли преступление, — усмехнулся Роберт.
— Да, забавно. — Гитлер вздохнул. — Ну что ж, больше хвалить вас за импровизации я, пожалуй, не стану. Я ведь понимаю, Роберт, чего вам стоит это представление. Я вчера резко говорил с вами… Извините. Надеюсь, что уже совсем скоро нам всем воздастся за наши страдания. Отдыхайте. Больше вас никто не побеспокоит. Выходить вам пока не следует, но если очень захочется подышать свежим воздухом, то это, я думаю, можно устроить. Ночью, во всяком случае. Только предупредите Бормана.
— Бормана? — переспросил Лей.
— Он расторопный малый. Рудольф специально попросил его быть здесь, поскольку сам пока… в отпуске. Что-то не так? — прищурился он, заметив странный взгляд Лея.
Тот отвел глаза.
— Нет. Я только хотел спросить вас. Рудольф беспокоится — не нужно ли ему приехать?
Гитлер минуту размышлял, потом улыбнулся.
— Конечно, хорошо бы, чтоб он был здесь. Но это уже мой личный эгоизм. Спокойной ночи.
Фюрер кивнул и вышел.
— Ну уж нет! — сказал себе Роберт. — Если Гиммлеру еще по должности положено за нами приглядывать, то этого выскочку я в гробу видал!
Он немного походил по комнате, полюбовался на мутную от близких прожекторов черноту липовой аллеи, конечно, утыканной «черненькими». Он уже оставил мысль погулять сегодня с Гретой. Ночь была ветреная. Наступила послерождественская оттепель, мокрый ветер так и хлестал в окна. Выходить ему совсем не хотелось, но что делать с Полетт? Ей по телефону не скомандуешь. Он позвонил сестре, попросил принести одежду, заодно — и верхнюю, и предупредить Гиммлера, что он хочет выйти подышать.
Через десять минут с его вещами явилась Елена.
— Куда ты? — прозвучал резкий вопрос. Роберт начал одеваться.
— Куда ты? — повторила она.
— Я должен поговорить с Полиной.
— К ней!
— Не к ней, а — с ней, — поправил Роберт.
— Если ты… это сделаешь… если только ты сейчас туда поедешь, я… убью ее, — тихо проговорила Хелен.
Лей рассмеялся.
— Ты убьешь ее, Геббельс убьет меня, а Пуци — Геббельса! Вместо одного сомнительного покойника будет три очевидных.
Завязав галстук, он присел в кресло, пережидая головокруженье.