Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Он давно не «говорил» с Сашей: сначала приготовления к помолвке занимали все его мысли, затем как-то стало не до того. Он отвечал на приходящие на его имя поздравления, отправлял короткие весточки родителям, давая им понять — все идет как нельзя лучше, и его отношения с датской принцессой крепче день ото дня. Он счастлив от того, что его брак будет отличным от союза его родителей, и волноваться им не за что. Но если уверить в этом императорскую чету было несложно, то найти в себе силы о том же сказать брату казалось почти невыполнимой задачей. Строчка, две, три, и новый лист сминался, завершая свой путь в ревущем пламени камина.
Перед
«Ничего не может быть глупее нашего положения, когда мы едем за границу искать себе невесту. Без Божией помощи мы, конечно, и шагу сделать не можем в этом деле. Не зная и никогда не видав невесты, отправляться к ней, знакомиться — и, слава Богу, если понравится, — а потом сейчас и жених».
Уголок губ дернулся в рваной усмешке.
Надо же, сколь сильна была между ними связь: они говорили лишь через бумагу, бездушную, покорно терпящую любые слова и фразы, но даже так Саша мог с легкостью прочесть то, что Николай даже не пытался вложить между строк. Даже на расстоянии он смотрел в его душу и видел правду. Ту, о которой не имел права знать даже он. Ту, которую надлежало стереть, сжечь, развеять по ветру. Уничтожить.
Перо вывело первую букву, сплетая новые цепочки лжи.
«Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят тоже…»****
Влюбленным. Он не отрицал очарования Дагмар, не отрицал того, что ее красота пленяла, ее юность и живость порождали тепло где-то внутри, ее голос, с таким смешным акцентом, когда она пыталась произносить русские слова, был приятен его слуху, а легкие прикосновения маленьких рук к лицу дарили спокойствие и нежность. Он был увлечен, был влюблен, был уверен в том, что готов исполнить волю родителей и заключить союз с Данией. Сердце его билось сильнее, когда принцесса открыто улыбалась ему, обнимала, дарила робкие, неуверенные поцелуи.
Но стоило лишь им проститься — образ невесты тут же рассеялся утренним туманом, а пальцы вновь коснулись потрепанного письма в нагрудном кармане. Каждая строка выжжена в памяти раскаленным клеймом, каждая линия, образующая букву, каждый завиток инициала. Он был влюблен в Дагмар, но это чувство было слишком поверхностным и незначительным, чтобы затянуть все раны и заполнить пустоту.
«…Если бы ты ее увидел и узнал, то, верно бы, полюбил, как сестру…»
Саша был неправ — их брак нужен не только двум странам, но и ему, страстно желающему найти покой и излечение, и ей, с таким обожанием смотрящей на него. Он должен был сделать все, чтобы чувство, зародившееся внутри, разрослось достаточно для превращения во что-то крепкое и сильное. Хотя бы вполовину такое же, что и испытываемое к Катерине. Дагмар заслуживала этого.
«…Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне…»
Только глаза в этих снах — травянисто-зеленые, серьезные. Только на лице в этих снах нет той детской открытой улыбки. Только имя в этих снах хочется произнести другое. И рука каждый раз порывается вывести его же на бумаге, но нельзя — он сам запретил себе писать ей.
«…Желаю тебе от души так же любить и быть любимому.»
В этих строках нет лжи — Саша должен быть счастливее. Саша должен жениться не на той, кого ему изберут родители. Он сам, как и когда-то его отец, поддержит намерение брата вступить в морганатический брак, если брата посетят такие мысли.
И лишь сейчас он едва ли мог думать
Увидит ли он новый рассвет.
Комментарий к Глава десятая. Подари хоть каплю надежды
*малый ювелирный гарнитур состоит из ожерелья и пары серег, большой – браслет, брошь, подвеска, кольцо, пара серег.
**блонды — шелковые кружева с легким блеском, отливающим золотом.
***флердоранж — белые цветы померанцевого дерева, украшавшие прическу невесты. в 19 веке выполнялись из атласа.
****приведена выдержка из реального письма цесаревича брату, т.к. Александр в действительности не испытал восторга при новости о помолвке Николая, полагая, что здесь лишь политические интересы.
========== Глава одиннадцатая. Не разорвать эту тонкую нить ==========
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!
М.Цветаева
Италия, Флоренция, год 1864, декабрь, 19.
Даже на пороге последней декады декабря Флоренция была залита солнцем и так не похожа на сумрачный Петербург, что готовился к Рождеству. Там тяжелые тучи грозились обрушить на головы жителей столицы снежную лавину, закружить подолы юбок вьюгой, завыть бураном в трубах, пробежаться порывистым ветром по стеклам, заставив их дребезжать; здесь чудилось, будто зима еще и вовсе не наступала – влажный воздух все же был теплым, и поверх осеннего редингота отнюдь не хотелось набросить меховую шкурку. Прогулки по мощенным брусчаткой улицам были лишь в радость и омрачались разве что усталостью, порой перекрывающей удовольствие от посещения галереи Уффици и собора Санта-Мария-дель-Фьоре, на визите в которые настояла Эллен. И, без тени сомнения, Катерина позже могла подтвердить – она не зря дала свое согласие.
Здесь было спокойно и отрадно – будто бы душа её все эти месяцы стремилась именно сюда: на родину Данте, Боттичелли и Буонарроти. Она любила Россию – так, как можно любить лишь мать: с нежностью и почитанием. Но даже подле родителей ни одно дитя не может находиться вечно – её сердце отчего-то молило о возможности вырваться из-под теплого крыла и найти себе временное пристанище где-то там, где ничто не напомнит ей о Петербурге. Флоренции, на путешествие в которую она дала согласие лишь потому, что на том настаивала Эллен, это на удивление удалось.
Приближаясь к Понте-Веккьо, самому древнему мосту через реку Арно, больше напоминающему галерею с многочисленными лавочками, Катерина на миг даже забыла о том, что с ней были спутники, с которыми она и наслаждалась сегодня красотами Уффици: безмятежные воды и вид, что открывался отсюда, влекли с необъяснимой силой.
– Екатерина Алексеевна? – изумленный мужской голос, раздавшийся где-то слева, прозвучал столь неожиданно, что Катерина едва не выронила из рук атласную ленту, что приобрела у лавочника, повинуясь мимолетной прихоти.
Недоуменно обернувшись, она прикрыла ладонью губы в удивлении, и вознамерилась изобразить неглубокий книксен, но мгновенно была остановлена уверенной рукой, сомкнувшейся на её запястье.
– Не стоит, mademoiselle, – герцог Лейхтенбергский – а это был именно он – с явной мольбой покачал головой. – Мне бы не хотелось привлекать излишнее внимание.
– Любовь к прогулкам инкогнито с Его Высочеством у Вас одна на двоих, – с легкой полуулыбкой подметила Катерина, принимая невесомый поцелуй руки.