Пламенем испепеленные сердца
Шрифт:
— Господь наш всеблагой, Иисус Христос, помилуй меня, недостойную рабу твою, изыми из разума моего и уст моих слова вредные и суетные, ибо благословен есть ты ныне и вовеки, аминь!
Хорешан молилась.
Теймураз хмуро молчал.
Люди надеялись на бога и Теймураза.
В лесу было холодно, а тьма, казалось, еще усиливала этот холод.
Теймураз не спал, бодрствовала и Хорешан — все ждала, вдруг появится Датуна.
Утром стало ясно, что все дороги и тропы перекрыты накрепко.
Малый отряд Теймураза пробиться сквозь полчища
Царица умылась, поправила на голове чихтикопи и лечаки [75] , приколола булавку, доставшуюся от мученицы Кетеван, и потребовала коня.
— Ты куда? — вяло спросил Теймураз, скорее для порядка, чем из любопытства, ибо и сам догадывался о замысле царицы.
— Поеду в Тианети, повидаю Ростома.
Теймураз ничего не ответил, знал, что другого выхода у них нет.
Царица взяла с собой лишь двух придворных дам — больше никого. Выехав из леса, они столкнулись с кизилбашами, но те никаких препятствий чинить им не стали.
75
Чихтикопии лечаки — старинный женский головной убор в виде бархатного ободка (чихти), поверх которого надевается треугольная вуаль из тюля (лечаки).
Когда, подъехав к крепости Тианети, царица пожелала спешиться, коня принял у нее Заал Эристави.
Царица поглядела на него косо, но промолчала. Заал отвел глаза в сторону — вчерашнего союзника царица Кахети увидела сегодня в качестве хозяина, гостеприимно принимавшего врага. Она не удостоила его даже приветствием, у какого-то кизилбаша по-персидски справилась о местонахождении Ростома.
Ростом встретил царицу стоя. И Хорешан, не садясь, приступила прямо к делу.
— В моих и твоих жилах, Ростом, течет одна кровь, мы оба с тобой картлийские Багратиони.
— Я царь Картли.
— А я сестра картлийского царя и наследница престола, ибо в христианских державах никто брата с сестрой не разделяет… Со времен царицы Тамар признано — льва щенки равны друг другу, будь то самка иль самец.
— Если ты пришла искать ссоры, лучше было прислать мужа своего.
— Искать ссоры пришли вы оба — ты и Теймураз. Негоже тебе новое кровопролитие затевать, пора и о душе подумать на старости лет.
— Чего тебе надо, зачем ты пришла, Хорешан?
— Освободи нам путь, отойди и пропусти нас в Имерети.
— Теймураз все равно возвратится и будет воевать.
— Пропусти нас с имуществом нашим и приближенными, я даю слово, что он не вернется с войной… Только еще одно условие: пошли сейчас же своих людей, чтобы Датуну пропустили к нам невредимым.
— Живой он с ними не пойдет.
Хорешан сняла заветную булавку с чихтикопи, протянула Ростому.
— Это булавка царицы Кетеван… Датуна знает… Он играл ею в детстве… Пусть передадут ему, и он покорится. Ты знаешь, что у нас нет больше сыновей… Неизвестно, что еще может случиться…
— Вы должны мне и Кахети уступить!
— И Кахети уступим! — твердо ответила Хорешан, устами которой говорила скорее супруга и мать, чем царица, хотя держалась она с истинно царским достоинством.
Она не успела договорить, как в покои вошла царица Мариам и смиренно поклонилась просительнице.
Потом она повернулась к Ростому и громко, чтобы слышала Хорешан, проговорила:
— Эту булавку я отвезу сама. Сын Теймураза никому не сдастся, кроме меня. — Она едва не прикусила язык, ибо слово „сдастся“ звучало двусмысленно, и она поспешила исправить невольную оплошность: — В пылу сражения он опустит саблю разве только перед грузинкой.
Мариам взяла булавку у царицы Хорешан и удалилась столь стремительно, что Ростом не успел даже что-нибудь сказать ей вслед. Хорешан замерла, услышав через минуту топот пущенных галопом коней. Ростом, знавший крутой нрав своей жены, пообещал царице Хорешан беспрепятственно пропустить всех до единого в Имерети с казной и поклажей.
Хорешан поклонилась с достоинством и громко проговорила:
— Слава создателю, что родич по крови не обманул моих ожиданий! — с этими словами она круто повернулась и быстрым шагом покинула зал.
Ростом вызвал своих подручных и приказал пропустить Теймураза со свитой. Потом поманил пальцем сотника-кизилбаша и удалился с ним в келью. Убедившись, что никто их не слышит, царь наклонился и прошептал:
— Возьми с собой людей Заала Эристави и езжай в Кизики, вы должны опередить царицу Мариам, передай мой приказ Селим-хану: царевича Датуну, живого или мертвого, доставить сюда, и как можно скорее!
Теймураз снова нашел приют под кровлей Кутаисского дворца.
В зале сидели трое: Теймураз, Хорешан и Дареджан.
— Беспокоюсь я о Датуне, — сказал Теймураз. — Сердце вещает беду.
— Мариам Дадиани обещала мне твердо.
— Мариам Дадиани надоел старый муж, она и помчалась к Датуне, авось, мол, и мне перепадет малость, — съязвила Дареджан.
— Негоже все переиначивать и над всем измываться, дочка! — нахмурился Теймураз.
— Правого надо звать правым, а неправого — неправым, похотливость же Дадиани известна!
— Оговорить, дитя мое, кого угодно можно.
Хорешан встала и подошла к окну, не по душе ей пришлась бесцеремонность Дареджан.
Дареджан поняла неодобрение царицы, но не захотела уступить:
— Лицемеры Дадиани. Лживость и притворство у них на лице написаны. Не щадят ни взрослых, ни детей, лишь для себя ищут пользы, ко всему со своей меркой подходят, другого мерила у них нет.
— Я виновата, — прервала ее Хорешан. — Когда она вышла, мне надо было следовать за ней и самой направиться к Датуне.
— Он бы не послушался тебя, — возразил Теймураз.