Пламенный лед
Шрифт:
Сергей кинулся на Макса с кулаками. Отразив первый удар, Макс оттолкнул его от себя. Сережа споткнулся о пустую бутылку и едва не упал. Мгновенно собравшись, опять кинулся на соперника. На этот раз они сцепились не на шутку. Шум потасовки разбавлялся смачной нецензурной руганью. Они рычали, норовя причинить друг другу как можно больше вреда, каждый хотел выместить ярость, направленную на противника. От дома послышался крик Лили, но никто из них и не подумал прекратить драку, злость застилала глаза, бурлила в крови.
Двое парней, выбежавших из дома на крики девушки, растащили дерущихся в разные стороны и удерживали до тех пор, пока те не пришли в себя. Макс, все еще тяжело дыша,
– Что случилось? – подлетела Лилия к Сереже. Из уголка его рта сочилась кровь. Он вытер губу тыльной стороной ладони и посмотрел на Лильку. – Сереж…
– Пошли в дом.
– Грубо схватив девушку за руку, Сергей потащил ее за собой. Уже на пороге он произнес: - Твой брат трахнул Лизу.
Москва, февраль 2016 года
Через три дня его все-таки пустили к Лизе. Возле двери палаты Макс вдруг засомневался в том, что ему нужно заходить внутрь. Тут же обругал себя за малодушие. Посмотреть ей в глаза, поговорить, если она разрешит, взять за руку… Все это казалось элементарным, естественным, обыкновенным, но сейчас в голову закрались сомнения. Ей все это может быть просто-напросто не нужно. Зачем? Сказано уже так много, а еще больше сделано. К сожалению, глупостей. Все-таки прав был отец, когда говорил, что на горячую голову человек очень часто совершает то, о чем впоследствии жалеет. Вот Макс и жалел. Присел на банкетку возле двери и, накрыв лицо руками, сделал глубокий вдох. Опустил веки и потер переносицу пальцами. Лизу перевели в обычную палату. Она, как и прежде, находилась под постоянным наблюдением врачей, все показатели жизнедеятельности тщательно контролировались, дежурила медсестра. Самойлов взял в руки букет из маленьких белых розочек и рассеянным взглядом уперся в бутоны. Как-то по-идиотски… Сам себе со стороны казался с этими розочками неуклюжим, все было не к месту. Или это он себе придумал? Аккуратные белые головки выглядели хрупкими и невинными, боязливо подрагивали лепестки и даже шипы на стеблях не казались опасными. Так легко было обломать эти колючки – раз, два, вот и нет их. Его большая ладонь лежала поверх стеблей, розовая ленточка, которой они были перевязаны, скручивалась колечками. Макс вздохнул. Поднялся с банкетки и, тихо постучав, зашел в палату. У порога опять замялся, но потом все же прикрыл за собой дверь и прошел внутрь.
Она не удивилась. Стоило им встретиться взглядами, слова, которые он намеревался сказать, забылись. Ангельские голубые глаза. Такие печальные и такие чистые. Над правым глазом отчетливо виднелся желтовато-сиреневый синяк, скулы теперь выделялись четче. Макс положил цветы на прикроватную тумбочку и, подвинув стул, присел рядом с постелью Лизы. Она внимательно наблюдала за его перемещениями, и, когда он угомонился, посмотрела в глаза.
– Меня только сегодня к тебе пустили.
– На удивление он почувствовал себя увереннее. Вернулась убежденность в собственных действиях, в их правильности и нужности. – Не выгонишь?
– А должна? – Ее голос звучал глухо. А глаза все равно блестели, пусть сейчас в них плескалась грусть, но этот блеск… В сердце шевельнулось что-то теплое и мягкое.
– Я надеюсь, что ты этого не сделаешь.
Они замолчали, и несколько минут в палате стояла полная тишина. Потом Лиза обратила внимание на цветы и негромко проговорила:
– Надо в воду поставить. Завянут.
– У медсестер наверняка ваза есть, - подорвался Макс. – Подожди, спрошу пойду.
Проводив его
Самойлов вернулся через две минуты, неся в руках небольшую стеклянную вазу. Выглядела она вполне презентабельно, не китайский фарфор, но куда лучше, чем пластиковая полторашка с отрезанным горлышком. Макс распустил ленточку, высвобождая стебли и, немного хмуря брови, водрузил цветы в воду.
– Ну вот и все.
Скрипнув ножкой стула по полу, уселся. Лизина рука лежала поверх одеяла, хотелось накрыть ее своей ладонью. Пытаясь унять это желание, Макс сцепил пальцы и уперся локтями в колени. И опять воцарилось молчание. Банальности говорить не хотелось, а больше ничего в голову не шло.
– Как ты, Лиз? – наконец тихо спросил он. Ресницы Лизы дрогнули, грустный взгляд глубоких голубых глаз снова заставил что-то шевельнуться в груди.
– Вряд ли тебе будет интересно.
– Лиз…
– Знаешь… тут времени столько… - Она села удобнее, оперлась спиной о подушку. Посмотрела на его руки, потом вовсе уставилась куда-то мимо. – И оно так тянется… тянется и тянется…
– Врач говорит, что ты довольно быстро идешь на поправку…
Диалог у них получался какой-то странный. Обрывки фраз недосказанностью висели в воздухе.
– Да… - выдохнула Меркулова. Затихла. Макс разглядывал синеватые ниточки вен на ее запястье, так и чувствовал, как бьется под кожей пульс. Длинные тонкие пальцы беспомощно приютились на больничной простыни, лунки ногтей были бледными.
– Только торопиться мне некуда.
– Сдавшись, Самойлов осторожно дотронулся до девичьей кисти. Лиза вздрогнула, пристально посмотрела на него, но руку не убрала. – Ты ведь уже знаешь?
– О чем?
– Да ладно, не прикидывайся.
– Лиза не то усмехнулась, не то поморщилась. Ее рука все так же безжизненно лежала на постели, укрытая теплом мужской ладони. И Лиза, понимая, что, наверное, должна противиться этому, не делала попыток высвободиться.
Макс шумно, тяжело выдохнул, поджал губы. Конечно, он знал. Знал о вердикте врачей: никакого спорта. Никогда.
Глава 21
Москва, февраль 2016 года
Лиза лежала и смотрела на цветы, стоящие на прикроватной тумбочке. Сегодня это были розовые розы на длинных стеблях. Тяжелые головки с бархатными лепестками, плотные, в прожилках, листья… Она не смогла отказать себе в удовольствии вдохнуть нежный цветочный аромат. Прежде чем Макс поставил букет в вазу, несколько минут осторожно придерживала розы за стебли, тычась носом в бутоны.
За эту неделю он приходил уже несколько раз, и каждый раз приносил ей свежие цветы. Розы. Белые, розовые, желтые… Она не знала, зачем он приходит, а не ждать не могла. Среди ежедневной больничной скуки, разбавляемой терпеливо сносимыми процедурами, его визиты стали чем-то вроде глотков свежего воздуха. Не захлебнуться бы только…
У нее никогда не было столько времени на то, чтобы просто подумать. И, лежа в больничной постели, Лиза гоняла по кругу опостылевшие мысли. О родителях, о брате, о своей жизни. А потом все возвращалось к исходникам. Ничего нового так и не надумывалось, никакой переоценки ценностей не происходило. Врач спрашивал ее, чем она планирует заниматься потом, позже, после выписки. У Лизы же слово «потом» не вызывало никаких ассоциаций. Казалось, что она выйдет из больницы и… И ничего не произойдет. Вообще ничего. Впрочем, это «ничего» тоже было очень абстрактным.