Пламя давних пожаров
Шрифт:
18 и 19 августа в гостиницах «Мадрид» и «Исламия» происходили совещания татарских лидеров, а на улицах тем временем появились шайки вооруженных с ног до головы молодцов во главе со своими «кочиями». Пошел слух, что в субботу «будет резня». В пятницу 19-го многие богатые татары в клубе предупреждали знакомых армян, рекомендуя завтра не выходить на улицу («Кавказские минеральные воды», № 78).
Уже вечером 19 августа в татарском квартале началась стрельба из окон и с крыш («Р.С.», 27.8.1905).
В субботу, 20 августа, произошло очередное нападение служащих конки. Трое армян обстреляли конку и
Эта стычка послужила сигналом. Лавки немедленно захлопнулись, конку убрали («Р.С.», 28.8.1905).
Город вновь распался на две части.
«Вся нижняя часть города за Парапетом, населенная армянами, напоминала могилу: безмолвие И тишь.» («Т.Л.», 4.9.1905).
В верхней, татарской части собирались толпами погромщики.
«В воскресенье… подле мечети на Азиатской улице собралась громадная толпа мусульманской молодежи, вооруженная берданками и револьверами. К ней держал речь какой-то фанатик в огромной чалме, и когда ораторские упражнения закончились, толпа выстроилась в четыре ряда и, полная жажды истребления, двинулась… в сторону Парапета, то есть армянской части города.
Загремели выстрелы и тотчас же стихли… появилась рота солдат и прикладами разогнала фанатиков-истребителей.» («Т. п.», 25.8.1905).
Вот как описывает корреспондент «Тифлисского листка» потрясшее его убийство знакомого пожилого армянина по прозвищу «Карапет-маляр»:
«В понедельник, 22 августа, он рискнул выйти из дому, чтобы купить для семьи хлеба, мяса и какой-нибудь зелени.
На углу Николаевской и Базарной улиц к нему подскочили два перса… Один из убийц выстрелил в упор, а другой всадил в живот бейбут.
Несчастный „Карапет-маляр“ лежал на мостовой, широко раскинув руки и уставив в небо безжизненные остеклевшиеся глаза.
В них затаился вопрос:
— За что?..
К нему порывались с потрясающими воплями жена и дочь.
Я обратился к постовому городовому с вопросом:
— Почему не уберут труп?
— Без распоряжений начальства нельзя убирать.» («Т. Л.», 4.9.1905).
22 августа в Баку пытались прорваться сельские татары; однако высланные против них сотня казаков, рота пехоты и одно орудие легко рассеяли огромную, с ног до головы вооруженную толпу («Т. Л.», 4.9.1905).
Затем произошло неожиданное: войдя во вкус и разъяренные тем, что им не дают полной воли, татары — такие смирные, лояльные татары — забыв о недавнем «русофильстве» — начали стрелять в войска.
Стреляли с крыш, с балконов, из окон.
22 августа был отдан приказ по бакинскому гарнизону: «чтобы при выстрелах из какого-нибудь дома немедленно ответить выстрелами по окну или балкону, откуда произведен выстрел, ввести в дом нижних чинов и захватить стрелявших» («Т. Л.», 28.8.1905).
Однако все армянское население было на этот раз сосредоточено в армянских кварталах, где организовало самооборону.
Получив отпор в городе, татары перенесли основной удар на промыслы. Генерал Фаддеев получил телеграмму от промысловой администрации: «На промыслах тревожно. Вооруженные татары собираются на улицах толпами,
Тем временем жители окружающих сел, у самих татар известные как отчаянные подонки и головорезы, и татарские рабочие, давно рассорившиеся с другими национальностями на промыслах, напали на Балаханы. Армянских рабочих было больше, все они были вооружены и могли бы отбить нападение; но татары ворвались с факелами и начали поджигать вышки, рабочие казармы, лавки… Вскоре Балаханы были охвачены пламенем. 2 тысячи рабочих, собравшись в круг и поместив в середину женщин и детей, отступили к зданиям Совета съезда нефтепромышленников и промысловой больницы и засели там («Т.Л.», 11.9.1905).
Целый день с промыслов звонили по телефону в город, умоляли о помощи. Приехали три казака, покрутились и ускакали обратно («С.О.», 6.9.1905).
Только на следующий день подошли войска с орудием.
О дальнейшем представители промысловой администрации рассказывали корреспонденту «Тифлисского листка» так:
«Группа рабочих-армян дала залп в сторону двух татар, подвозивших бочки с нефтью к западной стене больничного двора.
Солдаты и казаки, не разобравшись в чем дело, принялись палить из ружей, а потом выстрелили из пушки…
— Убили кого-нибудь?
— Нет, только больных переполошили. Но потом предложили всем отправиться на вокзал и начали отбирать оружие.
— А татар обезоружили?
— Как их обезоружить, когда они рассыпались по всем промыслам?! Их много, более шести тысяч, а войск мало…» («Т. Л.», 11.9.1905).
К событиям в Баку: общий вид пожара на нефтяных промыслах
Фотография из иллюстрированного приложения к газете «Московский листок», №№ 71–72, 1905 г. Фоторепродукция Григория Алексаняна.
Тут не упомянуто, что казаки, ведя армян на станцию, окружили их и дали несколько залпов из ружей — холостых, чтобы «попугать». Женщины в ужасе бросились в ближайшие постройки, но их вытолкали русские рабочие. Затем толпу несколько часов продержали на станции: «Голодные, перепуганные, стояли служащие со своими семьями под сильным ветром, наносившим на них тучи песку. Проходили поезда. Все бросались к ним, но отступали перед ударами прикладов солдатских ружей и казацких нагаек». Уехали только последним, 4-м поездом («С.О.», 6.9.1905).
Из пушек были обстреляны и больница, и здание совета съезда нефтепромышленников. Как оказалось, приказ дал полковник Одишелидзе, утверждавший, будто армяне стреляли по войскам. Доктор больницы Шейнин указывал впоследствии наместнику, что армяне не стреляли и не могли стрелять, так как на войска была вся их надежда! Воронцов отдал Одишелидзе под следствие («Т.Л», 13.9.1905). Было ли это действительно ошибкой, или, скорее, полковник не мог отказать себе в удовольствии пальнуть по «армяшкам»?