Пламя под пеплом
Шрифт:
В день смерти Зямки - 30 апреля 1943 года состоялись траурные смотры организации. Командование издало приказ сплотить ряды и усилить старания добыть оружие, невзирая ни на что, а 16 отделению, в котором состоял Зямка, было присвоено его имя: "Звено Зямки".
СЦЕНА НА УЛИЦЕ РУДНИЦКОЙ - ОСВОБОЖДЕНИЕ скованного Глазмана из рук полицейских - потрясла гетто.
В тот день вышли на улицы не только единомышленники Глазмана. Вооруженные топорами члены "Хашомер хацаир" дрались бок о бок с коммунистами, бундовцами и членами "Ханоар хациони" - и все за Глазмана, за ревизиониста. Тот, кто видел это, не мог не понять, что существует организованное подполье с центром, которому удалось сплотить различные отряды молодежи.
Но товарищи Глазмана были другого мнения.
Группа членов "Бейтара" и ревизионистов, многие из которых служили рядовыми и офицерами в полиции, были крайне недовольны Иосефом Глазманом за его согласие работать вместе с коммунистами и членами "Хашомер хацаир". Теперь в лице Эстер Яффе - центральной фигуры в их движении - они нашли человека, взявшего на себя инициативу по отделению от общего движения и созданию группировки, целью которой было в урочный час уйти в лес. Стремление отомстить Глазману и подорвать ЭФПЕО привело Эстер Яффе и ее группу к тому, что они, не колеблясь, просили у начальника гетто Генса защиты и покровительства в обмен на позорные услуги доносчиков. Генс с удовольствием согласился, рассматривая новую группировку как орудие против подполья. Эти люди сообщили Генсу немало секретов, в том числе указали местонахождение одного из тайных складов оружия, что привело к столкновению между ЭФПЕО и полицией.
За эти предательские действия штаб ЭФПЕО по требованию самого Иосефа Глазмана вынес Эстер Яффе смертный приговор. Однако его исполнение отложили, учитывая возможную реакцию общественности. Позднее следы Яффе затерялись, и судьба ее неизвестна.
Поначалу ЭФПЕО не принимало всерьез новую "организацию" и не выступало против нее, пока, к своему удивлению, не узнало, что к этой группе примкнули и порядочные люди, в том числе некоторые члены "Дрор Хехалуц" и "Поалей Пион".
Лишь считанные члены "Дрор Хехалуц" остались в Вильнюсе, после того как большинство участников движения во главе с Мордехаем Тенненбаумом (Тамаровым) перешло в Белосток. Центральной фигурой среди оставшихся был Иехиэль (Илья) Шенбойм, состоявший в "Дрор Хехалуц" еще задолго до войны. Илья рассматривал уход в лес как единственный способ спасения и борьбы. Со своими людьми он примкнул к группировке Эстер Яффе и полицейского офицера Натана Ринга и был поставлен во главе новой организации, со временем получившей название "Боевой отряд Иехиэля" (по имени Ильи).
В результате переговоров между представителями ЭФПЕО и Иехиэлем Шенбоймом, он склонен был к объединению, несмотря на то, что принципиально отрицал идею восстания в гетто, то есть главный тезис ЭФПЕО. Однако основные трудности возникли при обсуждении чисто практических вопросов: Илья требовал принять его группу целиком в качестве самостоятельного подразделения, а члены штаба ЭФПЕО настаивали на личной проверке каждого.
Именно Глазман, который лучше других членов штаба знал своих товарищей по партии, входивших в "Отряд Иехиэля", и был хорошо осведомлен о том, как некоторые из них вели себя в роли полицейских, стал главным противником приема отряда целиком, без предварительного отбора. Хотя это была очень серьезная проблема, причем не менее сложными представлялись и другие вопросы (такие, как раздельная закупка оружия, право на самостоятельный прием новых членов и т. д.), штаб ЭФПЕО последовательно стремился к их разрешению, чтобы создать в подполье гетто единую организованную систему.
И действительно, на более позднем этапе это удалось. Группа Иехиэля примкнула к ЭФПЕО в качестве отдельного отряда, после того как приняла требование освободиться от запятнавших себя людей. Группу возглавляли Илья, д-р Лео Бернштейн и Ханан Магид. Иехиэль Шенбойм был назначен представителем отряда в штабе объединенной организации.
И снова весна. Май 1943 года. Пробуждаются
А вокруг - беснуется все усиливающийся немецкий террор. Приходят вести об окончательных ликвидациях гетто, массовых убийствах. В гетто перешептываются о мыле, которое немцы производят из трупов убитых евреев, проникают первые сведения о лагерях смерти.
В вильнюсском гетто кажется, что его существование незыблемо. Те, кто полтора года назад был уверен, что обречен на истребление, полагают теперь, что Вильно уцелеет и немцы не уничтожат гетто. Но внутри самого гетто режим ожесточается со дня на день. Немцы распределяют жестяные номерные знаки и желтые удостоверения, которые называются "персонал-аусвейзен" - удостоверения личности. Только зарегистрированные жители гетто, имеющие на руках "шейн", получают удостоверение и нашейный знак. Проверка проводится теперь не только на воротах. Сформированы особые литовские отряды, которые внезапно окружают колонны возвращающихся с работы евреев и обыскивают их. Обнаруженные продукты летят на мостовую или рассовываются литовцами по карманам. Виновных жестоко избивают.
На воротах теперь проверяют наличие нашейного знака. Этим занимается гестапо. У всех на шеях болтаются пластинки.
Все более отвратительно ведут себя и еврейские власти гетто. Хуже всего, что свои действия они стремятся оправдать мнимой заботой о евреях и существовании гетто.
Еврейские полицейские на воротах беспощадно избивают задержанных с продуктами. Своего начальника Леву евреи боятся не меньше, чем кого-нибудь из гестаповцев. Процветает бюрократия, складывается особая каста старших чиновников, сосредоточивших в своих руках административные и экономические полномочия в гетто. В большинстве это люди безыдейные, не имеющие никакого контакта с массами.
Они бегло разговаривают по-немецки и по-литовски (в основном - это беженцы из Литвы и Клайпеды, то есть Мемеля), по-видимому, были чиновниками и в прошлом. Теперь они - пламенные поклонники Генса, который поддерживает их пыл продовольственными пакетами.
В такой атмосфере загнивания и террора пышно расцветают слежка, доносы. Для этой цели у Деслера имеются десятки прислуживающих ему темных личностей.
Существование организованного подполья теперь перестало быть для гетто секретом. Со дня освобождения Глазмана власти знают, что речь идет о силе, которой не следует пренебрегать. Генсу и Деслеру известно имя командира организации, и они несколько раз приглашают штаб на встречу.
В таких случаях Деслер и Генс говорят о коллективной ответственности и об опасностях для гетто, если существование подполья станет известным немцам. "Встречи" эти отличаются дипломатическим искусством. Виттенберг, известный начальству гетто как вожак коммунистов, с которым они более всего считаются (пытаясь обеспечить себе "загробную жизнь", то есть жизнь при советской власти), отличный и опытный дипломат.
После таких встреч другая сторона не становится более осведомленной, но одно понимает твердо: существует крупная организованная сила, которая в случае ликвидации окажет немцам серьезное сопротивление. Сознание этого, в придачу к сведениям, полученным от Эстер Яффе, наводит на власти страх. Они прекрасно понимают, что выступление подполья в момент акции навлечет опасность в первую очередь на их собственные головы. Пока они не объявляют ЭФПЕО открытой войны. Время от времени продолжаются "встречи", во время которых Генс декларирует, что в случае окончательного уничтожения гетто (во что он не верит) он первый призовет к борьбе и сопротивлению и даже возглавит ряды борцов. Но пока нельзя действовать в этом направлении, и хранение оружия в гетто может навлечь на всех катастрофу.