Пламя в джунглях

Сучков Николай Иванович

В ночном бою Алекс был ранен в левую руку зажигательной пулей. Рана заживала медленно, тупо ныла. Но Алекс не мог усидеть дома. Подвязав раненую руку, он допоздна пропадал в морунгах среди воинов. Дела захлестнули и Гаудили. Нужно было устраивать прибывающих в Хванде беженцев, находить новые участки для огородов, разбирать распри между селениями, которые часто возникали из-за земли или взносов на содержание партизанского отряда.

Как-то заявился Лесли Чейз. Его уже произвели в офицерский чин.

Алекс поздравил вновь испеченного лейтенанта. Чейз сообщил: союзники начали большое наступление на севере, там много работы для партизан.

— Полковник шлет тебе привет и тысячу благодарностей. А главное вот этот дар! — Он протянул Громову аккуратно упакованный сверток.

Алекс усмехнулся.

— Разверни-ка, что там у вас! А то, как кота в мешке, подсовываете.

— Ха! Ты не дурак. Начальство, оно из любви к тебе и мину подложить может. А? Нет, этот подарок от души. Смотри!

Чейз развернул пакет и начал вытаскивать одно за другим: камуфлированный костюм рейнджера, пару крепких ботинок, флягу с ромом, крохотный несессер и прорезиненный мешочек.

— А это что? За какие такие заслуги? — удивился Алекс.

— Медаль «Пурпурное сердце» за Валоубум, рекомендательное письмо, характеристика. Подписаны самим главнокомандующим. Старик был в хорошем настроении, и наш полковник воспользовался: рассказал ему о твоих подвигах и подготовил эти документы.

— Достали все же ванну?

— Ха! А ты сомневался? «Матадоры» выкрали ванну вместе с японским подполковником. Тот вез ее с самого Мандалая. Старик Луи был страшно доволен и каждому участнику операции дал по ордену.

Алекс крутил документы.

— И чего только не написали! «За неоценимые заслуги перед короной и королевской армией…». Зачем это мне?

— Зря ты, Алекс! Надо! Так что не хорохорься! Припрячь-ка получше бумажки и медаль! Пригодятся.

— Где он сейчас, полковник Мерилл?

— Ушел на Мьитчину. Твои молодцы здорово помогли. Они провели «матадоров» по старым заброшенным тропам. — Чейз протянул Алексу знак кадонги. — Хороша вещичка! Не хочется и отдавать… Ничего не поделаешь — старик просил вернуть.

— Я рад, что мой знак помог.

— А не дал бы ты мне его, Ал?

— Для чего, Чейз?

— Начальство послало меня с Биллом набрать туземцев в отряд. С твоим знаком мы бы в два счета обернулись. Стоит показать, как сами повалят к нам.

— Видишь ли, Лесли, — Алекс посмотрел прямо в серые глаза американца. — Мне всегда нравится в людях честность, но здесь ты что-то не договариваешь. Зачем вам такой отряд? Нага сливают свои отряды в полки, действуют вместе. А вы хотите разъединить их, сколотить особую группу. Не пойдет!

Однажды Гаудили, возвратившись раньше обычного, застала дома веселую возню. Алекс боролся с сыном. От их беззаботного

смеха у нее сжалось сердце: скоро муж уходит. Она ничего не сказала, молча присоединилась к Маури, хлопотавшей у очага.

Сыну Алису шел уже второй год. Он неутомимо топал маленькими ножками, забираясь во все углы и щели, поблескивая любопытными черными глазенками. Сейчас он, визжа, с разбегу повис на шее отца. Алекс присел к очагу, усадил уставшего малышку на колени.

— Вот и мама наша! Поздоровайся с мамой, сынок!

— Ма-ма, — пролепетал Алис.

— Здравствуй, сынуля! — Гаудили выхватила у мужа ребенка и принялась целовать его пухленькие щечки. Глухо спросила: — Когда?

— Дней через пять, — ответил Алекс. — Рамзимба должен подойти. Завтра созови совет племени. Надо решать.

Гаудили отвернулась, украдкой вытирая слезы.

— Мало тебе здесь врагов? А рука твоя? Нужно еще подлечить рану.

— Время не ждет, Галюша. Деревни просят помощи. Племена готовы восстать хоть сейчас.

— Пусть Нгамба идет. Он здоровый.

— Не могу я отсиживаться дома. Пойми, наступают решающие дни. Я должен быть впереди, Галюша. А рука уже подживает.

Гаудили глубоко вздохнула.

— Ты прав. Когда говорит Большой Пао, женское сердце должно молчать. И как вождь я не могу удерживать тебя. Нага зовут своего кадонги. Иди! И пусть хранят тебя духи джунглей и боги неба и гор!

Гаудили провела совет старейшин. Оставалось несколько дней до похода.

Все эти дни Гаудили ни на шаг не отходила от мужа. Она старалась угадать малейшее его желание. Ночами он просыпался от ее пристального взгляда.

— Ну что ты так переживаешь, Галюша? — ласково уговаривал он ее. — Не в первый раз мне идти в поход. Ничего со мной не случится.

В последнюю ночь они оба не сомкнули глаз. Гаудили странно притихла. Алекс провел ладонью по ее лицу, мокрому от слез. Откинул распущенные волосы жены за подушку, просунул руку под шею и положил ее голову себе на грудь. Ее слезы жгли ему кожу.

— Почему ты плачешь?

— Ты опять уходишь от меня. Я больше не увижу тебя…

Она подняла голову, пристально глядя на него. Ее глаза были теперь еще темнее и глубже. И он тонул, тонул в них.

— Не беспокойся, дорогая. Твои боги охраняют меня.

— Я молюсь им каждый день, каждую ночь. Боги неба милостивы. Но Дземму что-то хмурится, я видела его во сие.

— Самое трудное позади, Галюша. Скоро конец войне, и я повезу тебя на свою родину.

— Ах, Алекс, умоляю, береги себя! Услышьте меня, о боги! Храните его, моего Алекса! Не оставляйте своей милостью! Умоляю вас, о боги!

Страстные ее слова бились о стену плотного мрака и, отскакивая, кружили по комнате, обволакивали Алекса.