Пламя возмездия
Шрифт:
– Не могу этого сказать пока. А если бы рассказал, то ты сочла бы ее сумасшедшей.
Бэт тихо засмеялась.
– Сомневаюсь. Впрочем, это неважно. – Она помолчала немного. – Майкл, есть еще кое-что, чего я не могу понять. Почему губернатор при таком скоплении людей сообщил эту трагическую новость? Тем более на балу?
– Очень умный вопрос. Я и сам ломаю себе голову. И единственное объяснение, которое кажется мне подходящим, это то, что он предпочел, чтобы паника происходила именно здесь, как раз при скоплении такого большого количества политиканов, собравшихся
Она задумалась.
– Да, мне кажется, ты прав. И он показал себя человеком честным и прямым, даже если и не всегда таковым бывает. Это может сыграть очень важную роль, если ему придется сотрудничать с независимым правительством.
Майкл с изумлением смотрел на нее. При свете луны она показалась ему очень красивой.
– Я полагал, что политики наводят на скуку.
– Конечно, наводят, и еще какую. Но я подозреваю, что это все связано с тобой и твоим таинственным пребыванием на этом острове, а все, что связано с тобой, на меня никогда не наводит скуку, Майкл Кэррен.
Майкл посмотрел на нее и почувствовал уважение к ней.
– Я забыл сказать тебе, как в твой адрес высказался сеньор Моралес.
– Моралес – это тот, у которого глаза, как у ящерицы? Это он?
– Правильно. Моралес – плантатор. Когда ты забрала от нас Люса, и вы отправились танцевать, Моралес и я стали беседовать. Он сказал мне, что я очень хорошо умею манипулировать людьми и что ты – моя умная сообщница.
Она снова рассмеялась.
– Не такая уж я хорошая сообщница, какой могла бы быть. Послушай, если мы еще какое-то время будем оставаться на этом острове, может быть мне следовало бы заняться испанским?
– Ты хочешь заняться испанским? А он тебя до слез не доведет?
Бэт вздрогнула при его словах. Прошло несколько секунд, а она продолжала молчать.
– В чем дело? Что с тобой? Почему ты вздрагиваешь?
– Майкл, мне вдруг пришло в голову… Я вспомнила, что точно так же со мной говорил Тим. Майкл, не будь похожим на Тимоти, прошу тебя. Не могу я этого выносить.
– Как это понимать, «как Тим»?
– Он всегда считал меня чем-то вроде декорации. Всегда обращался со мной как с безмозглым существом. Я всего лишь женщина и каждый думает, что своевольная и упрямая, а сейчас, когда я убежала от мужа, и подавно. Майкл, я, может быть, действительно своевольная и упрямая, но не тупая.
– Я начинаю это ценить, – признался он.
Кордова
7 часов утра
Церковные колокола по всей Испании собирали на Утреннюю воскресную мессу всех правоверных католиков. Новость о падении Сантьяго, хотя с того трагического дня прошло уже двое суток, еще лишь начинала доходить сюда по трансатлантическому кабелю, и известие о гибели флота адмирала Серверы не стало еще общим достоянием. Те, кто говорил о Кубе, еще не были готовы признать, что Испания утратила одну из ее последних колоний и что они становились свидетелями постепенного распада некогда
В южной провинции Андалузии солнце ослепительным красно-золотым шаром выкатилось из-за горизонта на ярко-синее небо. Очень быстро становилось жарко, душно. Кордова была окутана влажным маревом. За стенами, окружавшими его, дворец Мендоза походил на дорогое украшение, освещенное лучами летнего солнца.
Дон Франсиско Вальдес де Гиас, титулованный глава испанского дома Мендоза, сам сконструировал и установил несколько потолочных вентиляторов, один из которых находился в старой бухгалтерии или бюро.
В эти дни Банко Мендоза осуществлял свою деятельность в современном здании на Калле Реал, главной улице города. Франсиско почти не появлялся там, но каждое воскресное утро перед тем, как отправиться к мессе, садился в этой старой бухгалтерии за стол, чтобы просмотреть сводки за неделю. Поэтому один из вентиляторов и был установлен здесь.
Это было довольно хитроумное сооружение, управлявшееся серией грузиков и блочков. Франсиско мог приводить вентилятор в действие, потянув в случае необходимости за шнурок. Пружина, наподобие той, которая имеется в часовом механизме, позволяла лопастям вращаться в течение пяти, может, десяти минут, затем требовалось снова потянуть за шнурок.
В это утро вентилятор вращался почти беспрерывно уже в течение часа, но в комнате было жарко, как в печке, впрочем, дело было не в погоде. Усиленному потоотделению дона Франсиско способствовало внезапно пробудившееся сознание своей ответственности.
– Матерь Божья! – шептал он в пустом помещении. – Почему это произошло? Что мне теперь со всем этим делать? Боже мой!
Документ, лежавший на его столе, был требованием об уплате. Весь в разноцветных печатях, штемпелях, с гербовыми ленточками, он представлял собой официальное уведомление Русского Императорского Казначейства о том, что оно желало изъять свои фонды, хранившиеся в кордовском банке. Общая сумма этих фондов составляла многие миллионы песет.
Франсиско писал, что-то подсчитывал, получая каждый раз одну и ту же сумму – она была именно такой, какая была указана в сводке. И, если они вернут в течение десяти дней российскому царю все его деньги, а они обязаны это сделать, то резервы Банко Мендоза опустятся до опасно низкой отметки. За все пять лет, в течение которых Франсиско находился во главе банка, выплат в таких огромных размерах никогда не производилось. А вот теперь это произошло, и он не имел ни малейшего представления о том, как ему следует поступить.
Франсиско не обладал достаточной подготовкой, чтобы играть эту навязанную ему пять лет назад роль. Он и предвидеть не мог, что в один прекрасный день он станет банкиром, когда двадцать лет назад отец Франсиско решил, что его сын должен жениться на Беатрис Мендоза. Отец вел переговоры с Банко Мендоза по поводу получения от них огромного займа, необходимого ему для реконструкции его кожевенных заводов и Хуан Луис, потеряв надежду найти для своей сестры Беатрис подходящего мужа, предложил эту сделку.