План D накануне
Шрифт:
Он решил, что ему нужен нож, спонтанно, вдруг подумав — не плохо бы иметь, если повстречаешься с этим, кто что-то там делает с головами. Пошёл на рынок шахтёрского квартала, где-то там же скрывался и надобный ему человек. Его назвал агент, который навёл на след сокровищ Елисея. Помимо имени — Зоровавель — сообщил о его главенствующей роли в профсоюзе «Первый всемирный конгресс тред-юнионов рудокопов», и сведения о внешности, такого рода, что, повстречав, сразу узнает. В беспримесной правде, как он понял, под видом профсоюза он промышлял кое-чем иным, здесь умственный багаж оставался не подтверждён, и чем именно, предстояло разобраться самому.
Шахтёры пришли, скитаясь, оставив позади родину — посёлок у подножия Таврических гор. В одиссее
С обеих сторон от крыльца насыпали по куче колотого сланца, в связи с чем он сообразил — профсоюз не воздухоплавателей, не извозчиков, не почтальонов и не молочников. Войдя внутрь, поозиравшись, он подошёл к секретарю, даже подумал, дежурному секретарю, который сидел в торце скудно обставленной передней в пенсне, козырьке и подтяжках, рыжий, сразу ясно, что не рудокоп.
— Милейший, мне надобно переговорить с Зоровавелем, где я могу его найти?
— С ним все хотят переговорить, нигде вы его не найдёте.
— Допускаю такое, однако же не подскажете ли мне путь, каковой наибыстрее всего приведёт к нашей встрече, я сам из профсоюза солькурских рудокопов, председатель ответственной комиссии по очищению катакомб от мокриц.
После рекомендации он посмотрел более внимательно, однако всё равно быстро ушёл в свои мысли.
— Да, мы знаем про ваши катакомбы.
— Разумеется, одни из обширнейших, мы же поставляем соль всему миру.
На это он хмыкнул с неким своим смыслом.
— Как видно, вы и сейчас много их расширяете, потому что в прошлом году, насколько я помню, размеры солькурских были меньше даже парижских и капуцинских.
— Да, да, успокаивайте себя дальше, — пробормотал он, чем заслужил ещё одно странного свойства движение головой. — Так вот, о пути нашей и Зоровавеля…
— Стало быть, у вас много мокриц развелось? Они что же, едят в основном соль?
— Не знаю, что они там едят, — Г. начал раздражаться, — наверное, всё то, что едят и остальные мокрицы, но у нас там соли не остаётся, я же сказал, мы поставляем её всему миру, думаете, миру нужно мало соли и у нас остаётся излишек, чтобы кормить мокриц? Тем более в таком количестве, что из-за них даже была созвана ответственная комиссия во главе со мной?
Он сунул руку под стол, где, как он ещё издали заметил, лежал коричневый мешок с печатью, извлёк конверт, большой, с тяжёлой сургучной монетой, чем-то там пропечатанной. Рассеянно крутил в руках, по-прежнему глядя мимо. Он уже собирался обрушить на него некие, пока не сформировавшиеся толком проклятия, как вдруг одна из дверей в коридоре отворилась, высунулась голова в обрамлении густой бороды.
— Обожди малость, Иеремия. Из солькурского профсоюза, председатель комиссии по мокрицам?
— Точно так.
— Прошу, прошу, давно вас дожидаюсь.
(Сразу
Внутри он сразу ударил ему в живот кулаком. Готлиб согнулся и потянул из рукава клинок, но прежде, чем успел пустить в дело, тот хватил его по спине в район почек и тут же по обеим ногам разом, он упал. На полпростоя решил не предпринимать попыток, сосредоточившись на обретении дыхания, вправду сказать, вышибленного.
— Поняли, за что? — давно заняв место за простым профсоюзным столом перед окном.
С трудом дыша, он начал подниматься.
— Нельзя лгать, что ты рудокоп и в профсоюзе.
— Да я, кажется… кажется, и не сказал, что я рудокоп и состою в профсоюзе, — просипел он, водружая сбитый котелок на голову. — Сказал лишь, что председатель комиссии…
— Оба знаем, что пиздёж.
Пошёл ты к дьяволу со своим гостеприимством, думал он зло, минуя согнувшегося к мешку Иеремию и выходя на декуманус максимус.
— Зачем приходили-то? — высунулся сзади из иллюминатора Зоровавель.
— Хотел спросить, не знаете ли вы, куда Елисей девал ту штучку, что привёз ему Андраш номер семь, — кинул он через плечо.
В то время он продолжал шпионить за домом братьев, только теперь с оглядкой на транспортное средство. Однажды видел, как то прикатило по известному адресу, резво вышли сразу оба. Карета уехала, они промыли собой расстояние, постучали в парадную дверь. Им живо открыли, сколько он мог прицелиться, в проёме мелькнул колпак, оба вошли, тот с бакенбардами, Лукиаша — последним, перед тем глянув по сторонам и позади себя, «как там шлицы на фраке». Такого он уже не стерпел. Немного выждал, злясь и обдумывая положение, решил тоже явиться к дверям и просто… как бы цинично это ни звучало… Когда оставалось две дюжины шагов, из-за угла выехало то ангельское ландо, остановившись перед крыльцом. Сообразил, что сейчас они выйдут, вернее всего, не одни — слишком мало почаёвничали в столь бесподноготном месте, и есть импрессия, что за кем-то заезжали. Он пристроился к заду кареты, за углом, дальним от входа, не показав и при таком падении зрения ноги за колесом. Вышли оба и один из карликов в боливаре только что из точилки. Когда экипаж качнулся в третий раз, он примостился на зады.
Топи стелились широким рвом перед замком, сочные, жёлто-зелёные, подёрнутые мхом и рогозом; то и дело слышались вскрики скрытых от глаз птиц. Озёрца воды сверкали под красноватыми лучами сходящего с зенита солнца. Потом во вспышках фейерверков.
Их всполохи вдруг разлетелись по всему ещё лиловому после заката куполу. Когда они обернулись, многие ещё расцветали, но многие и сходили на нет, оставляя убывающее пламя, тянувшееся вслед за звёздами, видоизменёнными падавшими на поверхность, способную их задержать. Они остановились и смотрели. Выстрелы всё не умолкали. Над мемориалом возникали всё новые и новые формы огня, того самого, которому поклонялись и на этой скале среди моря, сейчас уже покорённого окончательно. Особенности каждого отдельно взятого заряда, столь броско и драматично выставляемые напоказ, напоминали отголоски поистине большого взрыва, резкое и ограниченное до поры отдаление ярких, безупречных файерболов, охлаждающихся после инфляции. Каскады их ниспадали на фоне тёмных круч и глубоко синей сферической атмосферы, которая, если смотреть с другой стороны, наверняка, прозрачна, но в то же время сквозь неё невозможно увидеть фейерверки. Он вертел головой, реагируя на выстрелы в разных сторонах, сам не замечая, как увязает правым ботинком в топи. Он, оставаясь неподвижен, быстро пресытился чрезмерной щедростью и теперь погрузился в раздумья о природе данного шага в связи с выбранным местом и вообще с тем, что Нунавут кто-то нашёл в очередной раз.