План D накануне
Шрифт:
Он молчал. Было видно — сказанное подействовало очень сильно. Сидел ошарашенный и подавленный, она достигла своего в полной мере, если, конечно, ставила себе какой-то итог.
— Уходите.
Она привалилась к двери с той стороны, сама испытавши катарсис, может, и не стоило так уж, однако часть её ума уже оправдывала это экспериментом, который, если судить по её выходкам, был непреходящ. Такие, как они, встречаются, рассуждала она, имеются тут и там с частотой горизонтальных положений тел в ночлежных домах и мертвецких; вот частная лечебница, коридоры сжимаются и раздвигаются, добавляя коленец, смотря кому куда, здравоохранение временит, прежде чем войти в силу, но, как бы то ни было, все, по какую
Чуть позже она заглянула в гимнастический зал. Все сразу стали успокаиваться, покинули козла, сбросили с себя маты, с плеч — песочные шары, возвращая на их место головы. Один застрял стопой в кольце и не мог убраться со всеобщего обозрения, никто не помогал, никто не хотел и прикрыть валявшуюся под ним кучу таблеток.
Иулиан Николаевич тем временем метался по кабинету. После пропажи сторожа и того, что нанятый сыщик теперь его игнорировал, он вообще опасался шагать вправо или влево от наказанного, прямо сказать, не на шутку струхнул. Сколько там может быть последних предупреждений и сколько он пока заслужил аванса себе? Вот так, ничего он не решал, это иной раз возбуждало дикую злость, а иной находила причастность чему-то неясному, разумеется, но великому. Обойма доверенных ему случаев, видимо, была мощна носителями, что-то они знали, а может, уже нет, но скрывали точно, наверняка ещё и усиливая сочетанием.
Он то долбил киркой кладку, то срывал лопатой влажную и податливую с боков землю и насыпал в тачку. Обвязанную верёвками, её поднимали, оттаскивали в угол владения и опорожняли. Пока он размеренно бил, они отдыхали наверху. Кричал им, они подходили к краю и вытаскивали. Миновал очередной день в одних сплошных трудах, неправедный процесс может настолько затянуть, что стереотипы жить в секунду попрания и не вспомнятся.
Кобальт возвратился под вечер, громадный мужик, притрухал, не умея предположить последствий своим всякий миг стробировавшим от ненависти или, может, несправедливости рассудком.
— …дальше на меня двое навалились, а атаман тот, гнида, стал что-то на лбу писать.
Все посмотрели на просторы лба.
— Молоком надо, — первым сообразил Вердикт.
— Только это поле использовал?
— Сказал, я ему должен благодарность иметь за то, что ножом не вырезал.
— Ну тогда и без молока ясно, тебя, получается, раскрыли.
Накануне П. сообщил им, что в здании лечебницы неподалёку от Херсонских ворот скрывается человек, обладающий сведениями о местонахождении крупного клада, укрытого в Солькурске вскоре после окончания Отечественной войны, во время оной, видимо, и составленный, то бишь отнятый у людей в трудной ситуации, но это теперь уже безразлично, тут нить чуть ли не к Юсупу Иессееву. Похитив хор и оркестр, которые должны дать концерт для пациентов, вчетвером они явятся под видом представителей профсоюза капеллы, заблокируют пациентов и персонал, разыщут нужного человека и уведут с собой.
— …до неё другая психиатрическая лечебница, а до неё другая, а до неё другая, а до неё филиал Ньюгейта для детоубийц, а до него другая. В изоляторе им, конечно, давали по первое число, швыряли в логова обмазанные иодом леденцы, но и доктор, и санитары понимали — это тщета. Не исключено, что именно в этом зале, где мы сейчас, сорок лет назад прохаживался кто-то из них, отъедал себе пальцы и бился о решётку.
Пациенты невольно стали озирать комнату, некоторые смотрели на пол и друг на друга.
— У нашего доктора, кажется, есть старый план здания, но он спрятан далеко, да Иул Николаич
Это прозвучало совершенно унизительно, не факт, что не специально, на собрание словно медленно находила такая серая искусственная сфера, одним разогнанным завихрением; если учесть, что здесь почти всё бесследно, поскольку сами они слишком легкомысленные, именно подобное облако ощущений, близких, от рассказа об одном из них, могло оставить некий плохо просчитываемый суперстрат.
— И чтоб куафюра а-ля лысеющий Сёрен Кьеркегор не рассыпалась, он ежедневно смачивал её ананасной водой. Главная рабочая версия, имеющая только косвенные доказательства, будто номер пятнадцать никогда лечебницы и не покидал.
А. всерьёз таким интересовалась, а именно этой нивацией; что-то, не обязательно разрушение, от «холода», не обязательно дующего, просто материализующегося. Тут важно отметить другое, а именно совокупность представлений и настроений, создавшихся после, совместно с тем, что с ними не поделились секретными сведениями, но заставили думать так, ещё больше умалили социальную добродетель, а в прошлый раз вчера, а в позапрошлый — позавчера…
Во время гастролей, как правило, они перемещались в четырёх отельных омнибусах. В хоре числилось пятнадцать человек, в оркестре одиннадцать, инструменты тоже занимали место. От границы Орловской губернии тряслись молча, посматривая друг на друга нелюбезно, что за окном — уже осточертело. Размытые дождём луга и стена леса. В деревнях навесы со снедью, подносы с красными раками стояли почти вертикально. Тракт вёл их, а также предчувствие, поворачивающее на недоброе. Намеченные открытия и откровения — теперь-то ясно — сулили самое малое драму. Из гробницы бьёт дым, и он в своей глубокой сути сделает всё, но очеловечится по виду, пойдёт косить души, ну или жать, ведь жатвой такое должно считаться; у группы смерти свои канонические тексты. Но, главное, почему тех, кто образован или хотя бы начитан, тянет со всем таким заигрывать, объяснять себе через тысячу налётов, уходов от того, к чему всё придёт? Интересно же, чёрт подери — раздирает от любопытства. У археологов вообще побочный продукт деятельности. А вдруг потустороннее есть, а я обогащусь на его обочине и проживу дольше, а то и в другом мире?
Они поджидали на въезде со стороны Москвы. В довольно оживлённом месте, уже в черте предместий, вдалеке виднелась водонапорная башня красного кирпича и Московские шпили. Поперёк дороги разместили особое бревно, сами легли по кустам, по двое с каждой стороны. Петля на шее религии то и дело приподнимался из укрытия и вглядывался. Он всякий раз был этим недоволен, но не вмешивался. Наконец процессия показалась из-за Никитской церкви. Кучер на козлах переднего омнибуса уже приметил препятствие и замедлил ход. Вердикт и Ремигиуш напали каждый на своего возницу, оглушили и сбросили на тракт. Путь неравномерной темперации продолжился. Проехали через весь Солькурск, углубившись в противоположное предместье. Однажды, когда выезжали из города, в переднее оконце постучался какой-то бородач, по-видимому, импресарио, осведомившись, куда это они их.
Губернатор не взял это дело себе на карандаш, жалоб не поступало, владелец дома записывался, где положено, уж очень странно, и его после пары попыток не нашли. Солькурск процветал, иногда делая два шага назад после одного вперёд, по большей части это было связано с катакомбами. Стал транспортным узлом центральной России. Лесостепная зона, зима прохладная, но случались и оттепели, в крестный ход вообще всегда благодать Божья, городской вокзал до расширения мезонина, умеренно-континентальный климат, средняя температура по Цельсию в январе -6,2, в июле +19,8. Это всех устраивало.