План D накануне

Веневетинов Ноам

Альмандина скрылась из виду, сделав два шага в бок; убедившись, что вокруг никого, нырнула в переулок, пошла всё быстрее, повторяя путь их побега. Он открыл сам, уже успев снять шляпу и сюртук и облачиться в засаленный шлафрок с кистями.

Туман с площади буквально бил в лицо, от жара на рынке почти не осталось снега. Под навесами, с быстро остывающими мисками в руках, собралась иная публика. Бедные студенты, низкочинцы, семинаристы и «бывшие». С вокзалов и пересыльных станций стекались прежние крепостные, толпились, ожидая прихода подрядчиков и субподрядчиков. Вокруг стояли двух- и трёхэтажные шелтеры, кишевшие перетекавшими

друг в друга семьями, в плотном соотношении, дремавшими на собственных лохмотьях. В тумане сновали люди с бородами в картузах, безутешные мечтатели и распространители милых сугубо им слабостей, бескрылые архангелы зла, умевшие доставать из воздуха огненную спицу, хранители меди и тайны тумана, торговцы секретами конца общественного порядка, источники неизъяснимого зова, на который прочие вынуждены давать ответ, менестрели, своими сагами предвосхищавшие жалобы на собственное неподчинение, марксисты, не способные проглядывать тексты, воссоздававшие мгновенную цепь событий и запутывавшие её за собой, адепты маленьких комнат, пастухи клопов, крестоносцы без исподнего, во всякое время мёрзнущие от холода доспехов, взятые из областей насилия наблюдатели, жерди огородных пугал, цепляющие плечами, рассчитывающие хорошо подкормиться и прильнуть к вечности, безмолвные жертвы простоты, герои пьес, не требующие платы за своё время и похищение образа, молодые и старые солдаты в борьбе со сжиравшим изнутри пламенем, неровные сферы ночных побегов, причуды истории, придумавшие стрелять в живот и бить по темени, эсперантисты, радетели свечного сала, призраки среди призраков, намеревающиеся жить вечно, при взгляде на себя они умели превращаться в тени и пропадать в крытых галереях на каменных столбах, многие по необходимости заменяли те и на своих плечах несли навесы и настилы, по которым тени, имевшие бoльшую надобность, посещали женщин и заведения, укладывались спать и забывались.

Скользящим шагом она возникла сразу на Яузском бульваре. Среди приличных домов здесь приткнулся и особнячок Семёна Дёмина, сына Кузьмы, внука Варлаама, правнука Мефодия, праправнука Ории. Монахия влетела в калитку, взошла на крыльцо и постучала в бронзовую перемычку с заклёпками, три таких пересекали деревянную дверь. Ей открыла дальняя родственница хозяев из противоположной линии семейства, которая оканчивалась Иессеевыми и Неубау.

— Это мне?

— Опять риторика.

— Это точно он?

— Думаю, да. Тяжело раскручивается и пуст.

— Хорошо, можешь войти.

Она скользнула в дом, гувернантка быстро затворила дверь. Это была высокая надменная женщина с тяжёлыми веками и складками у рта, убранными в строгий пучок прядями и безупречной осанкой, воротник глухой, как пять минут перед рассветом. Герардина знала, что Вестфалия знала, что Монахия знала, что Герардина знала, что знала Вестфалия, и знала, что Альмандина знала о том, что Герардина знала о том, что знала Вестфалия.

— Готов ли мой чай?

Она поморщилась, не вынося обращённых к ней вопросов, но всё же поманила в кухню. Дала отвар, с брезгливостью посмотрела, насколько жадно она расправилась с ним.

— Энисен элс?

— Третье.

Взяв сшивку листов, она кивнула, через переднюю удалилась. Дверь вошла в короб за её спиной, М. сбежала по ступеням крыльца, нагнулась, стала шарить под ним и извлекла на свет длинный отрезок собачьей цепи в ржавых потёках из тонких звеньев, с ним вышла на бульвар и быстро зашагала в сторону Проломной заставы.

Зодиак бил условным стуком, замысловатым, на чувствовании ухода

с цезур.

— Два назад. Один виснет на перилах, другой ложится на спину. Лежащий прячет руки под себя, висящий ноги к животу. Оба к двери. Снять портки и спиной ко мне.

Сзади послышался приглушённый лязг, длившийся чуть не половину минуты, дверь отошла ровно настолько, чтобы вышло протиснуться боком. Внутри царил полумрак, воняло немытым телом и водкой. Смутно угадывавшаяся в темноте фигура безразлично повела их по узкому проходу. В конторе оказалось малость посветлее. Здесь имелись стол, стул и узкий деревянный диван. Хозяин запер дверь на тяжёлую задвижку. Один налётчик взял у другого мешок и наволочку с награбленным, швырнул на стол.

— Куклим четырёхугольной губернии.

— Ты по-свойски кумекай, по-свойски, — ответил он.

— Же.

— Мы из твоей одноходки в палочную академию не поедем.

— Шаби.

— Шайтан на гайтан.

— Ты тут облака не шемонь.

— Вчера шестнадцать говорил?

— Аржан хоть есть?

— Не надо искать кобылу у татарина.

— Ты зайчика-то приукоси.

— Звёздами стекло вчера усыпал?

— Ан-деш.

— Жармасс.

— Ан-деш.

— Жармасс.

— Жирмашник добавлю.

— Жирмас-беш.

— Не такой я жирный.

— Дай манн понырдать.

— Иван с волгой.

Пани Моника со всё возрастающим интересом прислушивался.

— Иван тоскун замучил.

— Мандиковать не надо.

— Да хуй там.

— Марлик дам.

— Марлик-дивера.

— Марлик-трефелка.

— Марлик-вондера.

— Марлик-стремница.

— Марлик-сизюм.

— Марлик-киссер марухе на масемат.

— Ты запоронный что ль?

— Ты паханин или паяльник? — он выхватил тяжёлый подсвечник, вдавил в стол рядом с распираемым изнутри мешком.

Сбывать слам — всё равно что закладывать душу, сложно, с обеих сторон учитывалось слишком многое, чтобы это могло хоть как-то совпасть, оттого-то потом, рано или поздно разошедшись, оба находили, за что друг другу отомстить, но почти никогда не делали этого.

— Работнички-то уже не те.

— В райзен вчера пускался?

— Ну ты и патока.

— Сейчас цикорий сделаю.

— Циферблат мне твой знаком.

— Это цынтовой у тебя? — он кивнул на Пани Монику.

— Ша тебе цынтовой, я фаленги ломзаю, — с презрением бросил он.

— Чёрный месяц есть? — спросил Зодиак.

— Щёголя боишься? — помог наседать Пани Моника.

— Хавира заначена.

— Я его сейчас так припомажу, что он со смеха закатится, — Зодиаку.

— Яро, яманщик, яро.

По всему было видно, что мужик это ушлый, они решили сменить тактику.

— Юман юманистый.

— Обратником не грози.

— Выстульник пропащий уже, отдавай не отдавай, карета мнится, зловон стучит, высмотрел гажий пасынок, перебил и вытурил, чёрт пустоголовый, не стал делаться, а сделался.

Как бы походя он откинул край наволочки, бросил короткий взгляд. Достал из-за пазухи пять голландских дукатов. Зодиак взял, бросив что-то неразборчивое, пошёл отодвигать засов. Сламщик пронзительно взвизгнул и метнулся к нему. Вернул на место, потом сам отодвинул и выпустил их.

Деньги поделили поровну, половину заначив. Если возникнет какая-либо нужда, вызволить товарища из арестного дома, забарабанить академию, утечь из города, исполнить зов забугорных палестин, раздать сламду, откупиться от индукции, вытянуть мокрицын хвост, чтоб хрусты были. Вышло по шесть рублей, один остался не делёным.