План на первую тысячу лет

Цыпкина Светлана

Дом, указанный Гавриилом, встретил его распахнутой настежь дверью и черепками битой посуды на земляном полу. (Не существует точных данных о росте архангелов и размахе их крыльев, но представьте, например, андского кондора у себя на кухне.)

Ангел остановился посреди разгрома и огляделся. После яркого солнца здесь царил сумрак. Постепенно из него выплывали стены, сложенные из местного желтовато-серого камня, жерди низкой крыши, на которых висели связки сушеных смокв, очаг с тлеющими углями. В дальнем углу жилища стояла широкая тахта. При

появлении гостя с нее поднялась фигурка, с головы до пят укутанная в темное покрывало.

До сегодняшнего дня единственной женщиной, которую ангел знал более или менее хорошо, была Ева. Красивая, сильная и веселая, она ничего не боялась и уж тем более не падала в обморок при виде архангелов. Азирафель полагал, что ее потомки окажутся похожими на нее, и очень удивился при виде этой тоненькой девочки, робко прятавшей лицо в складках ткани.

Она поклонилась, не произнеся ни слова.

— Здравствуй, Мария, — Азирафель постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче.

— Здравствуй… — чуть слышно ответила она. — Ты тоже посланник?

— Нет, я просто гость. Увидел, что дверь открыта…

— Ой, муж поругает меня, если я не встречу гостя, как подобает! — Осмелев, Мария перестала прятать лицо и впервые взглянула на ангела — с любопытством и безграничной доверчивостью.

Да, Ева, жившая в Эдемском саду, была намного красивее. Но ей не приходилось терпеть нужду и голод, она не гнула спину на пашне, не таскала тяжелые кувшины. И хотя девичьи руки Марии уже огрубели от тяжелой работы, жизнь еще не успела потушить ее большие карие глаза с золотыми искорками, ее ласковую и застенчивую улыбку.

Азирафель помог ей собрать черепки, и, назвавшись бродячим фокусником, вернул посуде первоначальный вид. Потом они пили кислое молоко, и Мария, совсем освоившись с новым знакомым, рассказывала ему о бодливой соседской козе, о скорпионе, что вчера заполз в дом, но она сумела убить его мотыгой, и о том, что муж обещал ей купить на базаре платок.

Вскоре явился и муж, Иосиф, — коренастый старик с клочковатой бородой и круглой лысиной, выглядывавшей из зарослей седых волос. Он тоже был рад гостю, но Азирафель понял, что пора возвращаться к Гавриилу.

Тот уже давно был занят другими делами и, рассеянно поблагодарив за услугу, велел ангелу присматривать за «осчастливленной». Как долго? Вплоть до особого распоряжения.

Пожалуй, никакое другое поручение начальства Азирафель не выполнял с такой охотой. Догадываясь, что постоянное внимание может насторожить Иосифа, он сохранил за собой облик странника, но придал ему солидности, из фокусника сделавшись мелким торговцем. Так он смог, не таясь, навещать Марию раза два в месяц. Азирафель даже не пытался понять причины, по которым для воплощения части Непостижимого замысла из всех женщин мира была выбрана маленькая жена плотника из Галилеи. Но часто думал о том, что, будь у него еще один огненный меч, он, не колеблясь, отдал бы его Марии, — просто потому, что больше нечего было отдавать.

Впрочем,

куда полезней меча оказался крепкий послушный ослик, раздобытый как раз накануне отъезда в Вифлеем. Азирафель всячески убеждал Иосифа не ехать, поберечь беременную жену, которая вот-вот должна родить, но старик уперся хуже осла. В Вифлееме, когда после всех поисков жилья не удалось найти даже свободного угла, только какой-то грязный хлев, ангел в ярости чуть не призвал на город огненный дождь.

— Зато тут мягкое сено и не так шумно, как на постоялом дворе, — заметила Мария, — Спасибо тебе, Азирафель…

Потом пришлось разыскивать повивальную бабку, затем выпроваживать трех шумных дедуганов, что называли себя мудрецами с Востока, и желали увидеть новорожденного (хорошо хоть явились не с пустыми руками, нормальной еды в переполненном людьми городе было не купить ни за какие деньги).

На рассвете, когда измученная Мария уснула у овечьих яслей, где лежал ребенок, в хлеву объявился Гавриил.

— Здравствуй! Ну, что, Спаситель родился?.. Фу-у-у, чем тут воняет?

— Тише, пожалуйста, они спят! — зашипел на него Азирафель, выталкивая во двор. Архангел, онемев от неожиданности, шагнул назад, угодив обеими ногами в навоз.

— Ну, знаешь… — запасы кротости у Гавриила стремительно подходили к концу. Он брезгливо отряхнул сияющие одежды и воспарил над скотным двором. Оставшийся внизу Азирафель виновато поглядывал на собрата.

— Ангел Азирафель, ответствуй: родила ли смертная дева младенца Иисуса? — тон Гавриила был исключительно официальным, но силу голоса он все-таки уменьшил.

— Да, родила в полночь, мальчика. Его назвали Иисус? Я не знал…

— Тебе и не надо. Твоя миссия окончена, возвращайся.

И, прежде чем раствориться в потоке белого света, Гавриил добавил:

— Общение со смертными плохо отразилось на твоих манерах.

Впрочем, последних слов ангел не расслышал: ему показалось, что Мария проснулась, и он прислушивался к тому, что происходило в хлеву.

Прошли годы. Старик Иосиф умер. Иисус в двенадцать лет совершил первое чудо.

— Я очень боюсь за него, — призналась Мария Азирафелю, который все это время украдкой навещал ее, и однажды проболтался, кто он есть на самом деле. — Если бы у меня родился обычный мальчик, я знала бы наперед: он обучится ремеслу, женится, родит мне внуков… А какой будет судьба Спасителя?

— Думаю, ему предстоят великие дела, — предположил ангел. От Непостижимого замысла всего можно было ожидать, поэтому он не хотел раньше времени пугать женщину.

— Азирафель, я никогда ни о чем не просила тебя… Могу ли попросить сейчас?

Дождавшись его кивка, Мария взмолилась, забыв в ту минуту и о Благой Вести, и о Святом Духе, став из девы-родительницы Спасителя просто матерью:

— Молю тебя, ангел, сбереги моего сына!

Что он мог ответить, существо без собственной воли, способное лишь собирать горшки из черепков? «Я постараюсь, Мария…»