Планета Афон. «Достойно есть»
Шрифт:
Мы, кто был рядом, опрометью бросились назад, добегаем до своей колонны и кричим, что в кишлаке засели моджахеды. Комбат наш вызывает «вертушки», через несколько минут началась ковровая бомбардировка. Крошим всё подряд, из танков добиваем всё, что не смогли вертолёты уничтожить. «Духи» ещё откуда-то сопротивляются, постреливают, но на каждый их выстрел мы отвечаем снарядом. В шуме уже не разобрать, где свои, а где чужие. Пока патроны и снаряды под ноль не расстреляли, продолжалась эта кровавая баня.
Когда всё стихло, мы ещё раз прочесали кишлак, вернее то, что от него осталось. Подобрали Санька и ещё двоих ребят, что
Как вернулись в часть, меня сразу вызывает замполит. Повезло ему, что у меня ни одного патрона в «калаше» не осталось, а то бы последний ему промеж ушей засадил, твари.
– За что ты его так? – хотя вопрос мой был явно «китайский». На месте Виктора, можно не сомневаться, что я бы поступил точно так же. Да и любой бы на его месте.
Витя посмотрел на меня, примерно как на того замполита. Видимо, прикидывал, действительно я не понимаю или включил дурака. Но, увидев мою шаловливую улыбку, сразу всё понял и переменил настроение. Никита хотел, видимо, что-то сказать, но резко передумал и снова потянулся за мобильником. Володя шёл молча, лишь иногда делая очередной кадр.
– Когда замполит увидел меня, похлопал по плечу, поздравил с возвращением. А про Саню даже ни ползвука, гнида. Потом сказал, чтобы я мухой собрался и что меня давно ждут в политотделе дивизии. Пожелал мне счастливого пути и ретировался. Машина уже стояла под парами, нищему собраться – только подпоясаться, я тепло попрощался с ребятами и побежал к уазику. Шофёр просигналил все уши, поторапливал, у него тоже приказ.
В политотделе мне выдали партбилет, поздравили с успешным завершением службы и сообщили, что я представлен к высокой правительственной награде. Мне в тот момент было до того безразлично, что меня ждёт: высшая награда родины или высшая мера. Когда взглянул на партбилет, увидал, что дата выдачи стояла сегодняшняя, а выписан он был другими чернилами. И уже успел покрыться пылью. И до того мне захотелось разнести всю эту бюрократическую мразь вместе с их поздравлениями и с фальшиво-напыщенными словесами, как несколько часов назад мы разнесли ни в чём не повинный кишлак вместе с моджахедами.
В мои двадцатилетние мозги с трудом укладывалась мысль, до какой же степени нужно набраться цинизма, чтобы вот так хладнокровно ждать смерти пацана только лишь потому, что дерзнул посягнуть на «святая святых» – партийную кормушку. И с какой же тщательно скрываемой злобой и резиновой улыбкой на лице встретили они весть о том, что я не погиб в очередной мясорубке и что мне всё-таки придётся вручить партбилет и поздравить с победой.
Представляю, какие слова они говорили родителям Санька и готовились сказать моим родичам. Разрази меня понос, но я бы не смог этого произнести даже под наведённым стволом.
После выдачи партбилета меня сразу погрузили в самолёт и отправили в Союз. Видимо, не зря опасались, догадывались, что я ой-ёй-ёй каких дел могу натворить. Со мной в самолёте летели несколько офицеров и два десятка дембелей. Мы приземлились на военном аэродроме, нас посадили в автобус прямо на лётном поле и выгрузили на площади трёх вокзалов.
У всех на руках были литеры. Двое отъезжали в Петербург – тогда
Витёк снова сглотнул жаркую слюну, видимо от жгучего желания закурить. Но нарушать данный Богу обет не стремился. Да и не было ни у кого табачных изделий. Даже лист осенний было не собрать по причине чарующей весны в данный исторический момент. Зато мы наслаждались запахами субтропического леса, звуками приближающегося с каждым шагом прибоя, соловьиными серенадами и шуршанием ветра о кроны оливковых дерев.
– А вот тоже случай был. Я тогда только прибыл «за речку», ещё не изучил всех нравов. А ребята опытные знали все хитрости моджахедов. Мы стояли на блокпосту, где-то в окрестностях Кабула. Поступил приказ: по тропе до темноты не должен пройти никто, ни один субъект. Без исключения, будь то человек или животное. Нарушителей уничтожать на месте из ДШК.
Ну что, приказы не обсуждаются, тем более на войне. До этого я ещё крови не видел, хотя стрелять уже приходилось, но больше для острастки. А здесь уже конкретный случай. И никто не может поручиться, что это не будет беременная баба или ребёнок. Бывали случаи, когда такими «беременными» оказывались смертницы, у которых мужья или сыновья погибали, а они хотели отомстить за них. И чаще всего подрывали почему-то именно блокпосты.
– Наверное, потому, что проще всего. В расположение части ещё проникнуть нужно, а тут прямо на дороге. Да ещё в расчёте на русское милосердие к женщинам и детям.
– Скорее всего, – продолжал Виктор. – И вот показалась на дороге арба – такой двухколёсный тарантас, запряжённый ишаком, – которую сопровождали аксакал в халате с чалмой на голове и пацан лет пятнадцати. Хотя их не разберёшь, на юге взрослеют рано. Я видел девчонку полутора лет, так ей все пять дашь: балакает без запинки, ростом с первоклашку, абзац!
У аксакала борода аж до пояса, по ветру развевается, и мне почему-то сразу показалось, что фальшивая. Не знаю почему, но так представилось. И шли они как-то чересчур спокойно. Не могу понять, видимо, на войне обострённое восприятие, какой-то внутренний голос. Или, скорее всего, знак Свыше. Это уж потом понял, после дембеля, а на блокпосту не до этого было. Жаль, конечно, старика, тем паче молодого, но приказ есть приказ. Да и ребята рассказывали, как такие безобидные «дедули» нашим в спину стреляли. На войне как на войне. Беру их на мушку, колесница уже в сотне шагов, я внутренне напрягся, прильнул к затвору. У аксакала, видимо, нервишки сдали, он сунул руку под халат, и в это время я нажал на гашетку.
Эхом по горам прозвучала очередь. «Старик» повалился в траву, а из-под полов халата вывалился автомат Калашникова. Вот тебе и аксакал! А тут, как назло, с головы каска свалилась. Нагибаюсь за ней, вдруг слышу выстрел. Мне аж икнулось от неожиданности. А на том месте, где только что была моя голова, зияет след от пули, выпущенной из бура.
– Не понял, из какого бура? – переспросил Никита.
– А… Это мы так винтовку называли времён англо-бурской войны 1899–1902 годов. В начале ХХ века англичане хозяйничали в Афгане, с тех пор у многих такие раритеты хранятся.