Планета безумцев
Шрифт:
– Так вот, нам не повезло с самого начала, - продолжал он.
– Мы даже не успели приступить к поиску этой самой темной кошки. Через неделю после первого нырка в гиперпространство мы, как водится, вышли в реальный Космос. Такие понедельные выходы - необходимость. Длительное непрерывное пребывание в гиперпространстве незаметно сводит людей с ума. Вы знаете это?
– Знаю, - кратко ответил я. И больше ничего не сказал. Мне нечего было сказать: Хаткинс грамотно излагал положение вещей.
– Мы оказались в 15 тысячах световых лет от Земли, но это не суть важно. А если важно, то только потому,
– Что-о?
– с изумлением протянул я. И отметил, что отреагировал так, как будто уже согласился, что его рассказ - правда, а не байка
– И настолько близко от нее, что вырваться из лап гравитации было невозможно.
Нейтронная звезда! Путешествуя по Галактике куда ни попадя в своем маленьком частном звездолете, я всегда думал об одном - не попадусь ли я в сети одной из этих невидимок при выходе из гиперпространства. Дело в том, что черные карлики - так еще называют нейтронные звезды - имеют диаметр всего десять километров, и большинство из них не излучают - ни в световом, ни в рентгеновском спектре, ни в спектре радиоволн. А весят они в полтора раза больше нашего Солнца. Их гравитация опасна для корабля настолько же, насколько и поле притяжения любой звезды в Галактике. Но в отличие от "нормальных" светил, они практически невидимы, обнаружить с Земли их очень трудно. Естественно, в навигационных картах космопилотов обозначены только некоторые из них. Остальные - ловушки для тех, кто рискнул уйти с проторенных космических путей.
Корабли разведчиков, выходя из гиперпространства, учитывали все, кроме двух факторов, - наличия в опасной близости от себя нейтронных звезд и черных дыр. О последних вообще не хочется говорить. Достаточно упомянуть, что они образуются из нейтронных звезд и представляют собой ту же самую опасность невидимую гравитационную ловушку.
– И как вам удалось выбраться?
– спросил я.
– В этом-то и соль истории. Мы не выбрались. И стали падать на звезду. Как вы знаете, уйти в гиперпространство мы не могли: в гравитационном поле такой силы это невозможно. Мы включили двигатели на полную мощность, но когда перегрузки достигли 14G... Знаете, умирать размазанным по спинке пилотского кресла как-то неэстетично. Лучше уж грохнуться на звезду... В общем, мы выключили двигатели. И понеслись навстречу смерти.
Хаткинс опять снял очки и стал протирать их салфеткой. Было видно, что он сильно взволнован. Я тихо спросил:
– А дальше?
Он поднял голову и подслеповато сощурился, глядя на меня. Взгляд его был растерянным.
– Я не помню...
– пожал он плечами.
– То есть не помню сам факт нашего спасения. Моим последним ощущением перед тем, как я потерял сознание, было полное равнодушие ко всему и... темнота. А потом я нашел себя на своем обычном месте, в командирском кресле. Мы находились в гиперпространстве и летели к Земле. И я точно знал, что с нами произошло и что мне надо делать. Наш корабль вырвался из поля нейтронной звезды, знал я, но при этом потерял столько топлива, что ни о каких перемещениях и маневрах в реальном пространстве речи быть не может. Единственное, на что мы могли рассчитывать, -
– А остальные члены экипажа?
– Они были в полном порядке. И знали то же, что и я.
– И вы не подвергали критике это знание?
– Нет.
– Но вы же помнили, как выключили двигатели и падали на звезду?
– Нет, - ответил Хаткинс.
– Я не помнил этого. И они тоже.
Я отхлебнул пива из бокала, не сводя с него глаз.
– Тогда я вас не понимаю. У вас отшибло память, а двадцать лет спустя она вернулась?
Хаткинс приблизил ко мне лицо, взял из моей руки бокал и поставил его на стол. А потом сказал:
– Те, кто вырвал наш корабль из поля гравитации и послал его обратно на Землю, вложили в нас т а к у ю память и т а к о е знание, которые им были нужны. Но они не учли одной вещи.
Я подался назад. Он говорил с необычной силой, его слова врезались в меня и разбивали вдребезги и мою подозрительность, и неверие, и скепсис.
– Какой вещи?
– автоматически спросил я. Хотя сначала надо было бы спросить, кого он подразумевает под словом "те".
– Старая память просыпается перед смертью, молодой человек, - медленно ответил он.
– Во всяком случае, со мной это происходит именно так.
Он замолчал и посмотрел на меня требовательно. В упор. Как бы тестируя мою реакцию на адекватное соответствие сказанному. Наверно, он имел право делать это, если говорил правду. Я не выдержал его взгляд и отвел глаза.
– О чьей смерти вы говорите?
– спросил я, чтобы хоть что-то сказать.
– Разумеется, о своей. Эти твари искалечили мою жизнь, отняли тело и сократили мой срок донельзя. Мне всего лишь сорок восемь лет, а я знаю, что сдохну в ближайшие семьдесят два часа.
– Он залпом допил свое пиво и нервно махнул рукой официанту. Тот подошел и принял от Хаткинса заказ на бутылку виски.
– Не слишком ли круто для одного?
– спросил я. Меня совершенно не радовала перспектива беседовать с пьяным Хаткинсом. Я почти поверил в правдивость его трагической повести. И чтобы поверить окончательно, мне нужны были подробности и детали. А как мы знаем, именно детали для пьяного представляют особую сложность... И еще: как бы там ни было, теперь я хотел дослушать Хаткинса до конца. И узнать, о чем он хотел меня попросить.
– Одна бутылка - ерунда, - ответил он. И пока официант ходил за виски, сидел молча и мрачно насупившись. Я не тревожил его, по опыту зная, что если человек решил выпить и вести беседу под спиртное, то до первого возлияния будет упорно держать паузу.
Когда Хаткинс опрокинул в себя первую рюмку, я сказал:
– Вы добились своего, Томас, заинтриговали меня. Если то, о чем вы рассказываете, действительно имело место, то... Знаете что, давайте все по порядку.
Он криво усмехнулся и сказал:
– То, ради чего мы, собственно, и собрались. Чтобы я рассказал все по порядку. А вы слушали и не задавали глупых вопросов.
Я смолчал. Он влил в себя еще виски, придвинул ближе тарелку с закусками, но есть не стал. Потому что сосредоточенно морщил и потирал лоб, как бы вспоминая нечто важное.