Планета матери моей

Алибеков Джамиль Адил оглы

Молодец Икрамов! Здорово придумал, отправил Гуси в этот рейс! Из гаража ему выкатили машину Солтана. Завели мотор — ни одного перебоя. А ведь машина бывалая, сколько военных дорог прошла. Мы в гараже до сих пор любовно именовали ее «фронтовой». «Ну как, Гуси? Нравится? Все выверено до винтика, как в часовой мастерской, а?» — сказал Икрамов.

Я подходил к Гуси изрядно перемерзнув, но показать этого не хотел, даже слегка распахнул ворот ватника.

— Оправдывает себя «фронтовая»? — спросил весело.

— Пока тянет. Посмотрим,

как пойдет дальше.

— Когда минуем Ахсуинский перевал, дорога улучшится.

— Конечно, стоит бригадиру приказать — и метель пройдет, и туман рассеется.

— Неужели простой поземки испугался, Гуси?

— Пусть курица в снегу тонет, настоящему мужчине любой сугроб по колено. Буранов не видали, что ли?

Подошел Ахмед, мурлыча под нос чувствительную песенку. Гуси поморщился:

— Ты погромче пой. Слов не разобрать.

— Слова самые простые: на дворе зима, а в жарко натопленном доме сидит и грустит одинокая девушка…

— Сам сложил? Здорово.

— Видишь, Медведь, какие в нашей бригаде светлые головы под папахами? — подхватил я. — Могу тоже спеть:

Сползает с вершины туман, Не видно зеленой долины. Какой зловредный туман: Не видно любимой в долине!..

— Да вы тут все ашуги!

— Эх ты. Сборников стихов, видно, никогда не читал? — подтрунил Ахмед. — Темнота.

Гуси немедленно вспылил. Грозно свел брови:

— Потише, Будильник! Я два раза сидел, а в третий…

— Хочешь, выручим? На третий заменим тебя? Вредно мужчине часто отдыхать за решеткой.

— Не так там и плохо. Готов повторить.

— Но мы-то по тебе заскучаем, Медведь! — вставил я. — Ты нашу бригаду невзлюбил, а мы тебя все равно хотим обратить в свою веру.

— Твой сладкий язык мне известен, — проворчал он, смягчаясь. — Если бы не ты, шайтан лысый уговорил бы меня пойти в рейс! Тысяча начальников не сдвинули бы с места.

— Вот и молодец, что согласился. Ты водитель классный. Под чьим еще крылышком учиться пищать моим цыплятам?

Медведь-Гуси, надменно выпятив губу, повернул к машине.

— Может, дело у нас и сладится, — бросил на прощание. — Посмотрим.

Караван тронулся. Все, что не договорено, осталось на потом.

Начиная от Русчая весь Ахсуинский перевал был погребен под снегом. Холмы накрыло белым одеялом: кусты ежевики, пригнувшись под ледяной шапкой, образовали как бы кровлю для многих пичуг. Любители одиночества серые дрозды вели себя неуживчиво, наскакивали на других птиц, клевали их. Воробьи с обиженным писком вылетали прямо на дорогу.

По мере того как машины с натугой брали подъем, туман сгущался. В свете фар стали видны его плотные белые пряди. Колеса уже до половины тонули в рыхлом снегу. Ни один дорожный знак не был различим.

Пришлось вторично

остановить колонну и более придирчиво проверить каждую машину. Предстоял самый ответственный отрезок пути: крутой спуск по обледенелой извилистой дороге. Если бы хоть один из водителей высказал желание вернуться и не рисковать, думаю, мне пришлось бы задуматься и подчиниться мнению большинства. Однако подобный разговор имел смысл лишь до подъема на вершину. Сейчас дорога в обе стороны таила одинаковую опасность. Причем спуск в Ширванскую долину был нами еще не разведан, а вот с чем предстоит столкнуться, возвращаясь назад, мы видели воочию.

Медведь-Гуси в тулупе нараспашку неожиданно выступил вперед:

— Пусти, бригадир, меня головным!

— Почему?

— Знаю этот спуск, бывал здесь раньше.

— А туман и снег?

— Что за дело! Зато повороты помню наизусть. Поезжайте за мною следом помедленнее — и будет порядок. Если бы ты согласился, можно проделать одну штуку…

— Какую?

— Этот материал, что мы везем, он очень ценный?

— Да. Называется гематит.

— Я такого груза еще не держал в своем кузове. Похож на мелкий обожженный кирпич.

— Без него скважину не пробуришь.

— Эх ты… А сколько полная машина стоит?

— Не знаю. Об этом речь не заходила.

— Жаль. Если одной машиной рискнуть, наверняка проедем.

— Что предлагаешь, Гуси?

— На самых крутых спусках снега нет, сдуло ветром. Но зато дорога под слоем льда. Если в опасных местах посыпать этой самой штуковиной, машины скользить не будут.

— А при какой скорости? Если тащиться по десять километров в час, пути и за сутки не одолеем. У ребят уже сейчас зуб на зуб не попадает. Замерзнут.

— Неженки какие! В общем, так. Я веду первую машину и даю сигнал, когда сыпать лопатой из кузова. Остальным ехать будет уже легче. Ты меня с Будильником не равняй, кореш! У меня голова варит получше, а?

— Предложение дельное, нет слов. Надо посоветоваться с ребятами.

Гуси насмешливо скривился:

— Советуйся, раз сам несмелый. Да что ты жмешься из-за машины мусора? Вернемся в Баку, я тебе две такие машины раздобуду!

— А если сейчас эта машина позарез нужна там, на месте? Если именно она обеспечит сохранность бурового оборудования стоимостью в миллион рублей?

— Да что они делают с этими недомерками? Может, внутри у каждого золото, а ты темнишь, чтобы никто не соблазнялся?

— Нет, Гуси. Дело в другом. Из него готовят особый тяжелый раствор и закачивают в скважину, чтобы фонтан нефти или газа не вышиб бур на поверхность, вроде как пробку из бутылки. Видишь, без «мусора» никак не обойтись.

— Н-да… вижу. Ну что ж, поехали, бригадир!

— Может, подождать, пока рассеется туман?

— А вдруг простоим до ночи? Холод ударит, в самом деле поморозимся? Я смерти не боюсь, всего хлебнул. Вас, молодых дурней, жалко.