Планета-мечта
Шрифт:
24. Из храмовых наставлений для служителей Света.
Таиться ночь в пресветлом свете дня,
Таиться тьма в сверкающем светиле,
Таиться в счастье — боль
И в радости таиться горе,
И человек, грядущего не зная,
Страшиться жить и в горести стенает.
Утун теряет первым желтый лист,
Желтеют клены, дожидаясь снега,
Молить о Свете — значит, в свой черед,
И Тьму снискать, так мир устроен этот,
И человек страшиться Тьмы
И
Но Свет приход к всем, зовешь иль нет,
И Тьма приходит, не спросив совета,
Так смерть приходит к каждому, и жизнь
Приходит тоже — так устроен мир,
И жизнь и смерть приходят в свой черед,
Вращаясь в этом круге.
Молиться Свету должно, Свет — не Тьма,
Как жизнь — не смерть, но связаны они
Нерасторжимо, ходят вечно вместе.
Зажженный свет не может не погаснуть,
Рожденный жить не может вечно жить,
Страшиться Тьмы — не понимать себя.
25. Дневник-отчет К. Михайловой.
Алатороа, Торже, день двадцатый.
Лето. Дни такие долгие, и сумерки все длятся и длятся — в бесконечность.
Сегодня прервалась связь с двумя экспедициями, одна работала в лесах Эрама, другая в низовьях Анда. Я не могу понять, что это, начало войны или просто обычные проблемы. Вообще-то, леса Эрама — это территория файнов, да и по берегам Анда их немало. Как бы не было беды. Так думает всякий, кто имеет дело с дивным народом. Всякий… уроженец Алатороа. Наши, по-моему, не верят в мрачные сказки, считают их именно сказками.
В Торже началась ярмарка, но, кроме торонов, никого из нелюдей нет. Тэй только не появлялся, а я уж снова соскучилась по нему. Княжна Севера! Как, помню, мне страшно было, когда он вложил мне в руку кинжал, и я почувствовала: режь! И как странно я чувствовала себя, когда наша кровь текла, смешиваясь. Кровь у торонов зеленая и светиться в темноте. Господи, как же я люблю его! Господи, господи….
Михаил Александрович заходил вчера и у нас был весьма интересный разговор о прозаических переложениях "Истории Марии из Серых гор". У меня от этой истории, честно говоря, всегда мурашки по телу шли, а сейчас… сейчас где-то там Кэр, и изгнание его длиться уже почти четыре месяца. И вообще, мне эта история кажется бесконечно жестокой. Я сказала об этом, а Михаил Александрович откликнулся:
— А знаете, Кристина, ведь он не любил ее.
— Что?.. Почему?
— Есть и такие варианты, где об этом прямо сказано. Я впервые услышал лет пять назад, где-то в Поозерье. Там было что-то вроде:
И пылкая любовь ребенка осталась безответной,
И постепенно пламя в ней угасло.
Лишь чувства долга удержало рядом,
Когда удел злой ворона настиг.
— Очень может быть, — сказала я, не поднимая головы.
— Ну, так вот. Я, понимаете, сначала удивился, а потом Эмма мне и говорит: а ведь это есть в любом тексте — его нелюбовь и ее разочарование, только вслушайся. И я вслушался. И знаете, ведь правда. Много говориться о том, как
— Не мудрено устать рядом с изгнанником, — тихо сказала я, — Ему вряд ли было дело до ее переживаний, а она была так молода. Больше, наверное, думала о себе, чем о нем.
— Вот вы как думаете о героине Поозерья.
— Не только Поозерья, — сказала я, — Но я так думаю. Это, наверное, страшно тяжело.
— Я слышал о том, что Царь-ворон… как бы это сказать. Его, кажется, тоже хотели, и я видел тогда, в долине Флоссы, как вода… — он снова запнулся.
— Да, — сказала я.
— И давно вы знаете, Кристина?
— С первого дня. Мне Тэй рассказал. Но он не знал, что Кэррон остался жив.
— Вам жаль его?
— Безумно.
— И что же вы собираетесь делать?
— А что я могу… — сказала я тихо, — Ждать. Я ничего не могу поделать. Большое заклятье изгнания, — я покачала головой.
— Вы верите в это?
— Вы же видели, — сказала я, — Тут вопрос не веры и неверия, тут вопрос его смерти. Ведь он умирает. Достаточно просто взглянуть на него, а ведь еще и полгода не прошло.
— Извините, что я об этом заговорил, Кристина.
— Да, нет, — сказала я вяло, — Я ведь Кэру не жена и даже, наверное, не друг. Я всего лишь координатор.
— А знаете, Кристина, как говорят: исследователи рождаются на земле, пилоты рождаются в космосе, а координаторы не рождаются вовсе.
— Да, нас завозят оптом из других измерений. Это я не сама придумала, честное слово, это я услышала в одном ресторане на Веге. А у нас в школе говорили, что координаторов собирают из останков их погибших коллег, с другой стороны, возникает вопрос, откуда взялись первые координаторы?
— Господи, Кристина! — простонал Каверин сквозь смех, — Как вы можете…
— Я все могу. Вы думаете, это не смешно, смотреть, как от тебя люди шарахаются. Я родилась в космосе, кстати говоря.
— А почему стали координатором?
— А не пилотом? — сказала я, — С пилотированием у меня туговато. А почему я стала координатором, я не знаю. Бес, видно, попутал.
— А вы верите?
— Во что?
— В бога.
— Да, помаленьку. Скорее тем, что поминаю слово его всуе. В Веге много верующих, там и в школах преподают. Я и привыкла. Но я не то, чтобы уж верю. Я не молюсь и все такое. Просто поминаю его по привычке. А вы?
— А я чистокровный землянин, Кристина. И как ни странно, католик. И Эмма католичка.
— Я видела у нее крестик.
— А у вас на Веге христиан, наверное, не много, там все Единый, да?
— Да, — сказала я, — Только мне всегда казалось, что это почти христианство.
— Знаете, — вдруг засмеялся Каверин, — подлинно неверующим всегда так кажется. Что есть католичество и протестантизм? Суть — христианство, и все. Ан нет, и любой верующий оскорбиться. И я тоже, можете, считать, оскорбился. Единый и христианство! Как вам не стыдно, Кристина!