Планета отчаянья
Шрифт:
И еще один тур безмолвной дуэли взглядов и потаенных мыслей окончился вничью.
— Тот передатчик я проверял, — проговорил Бишоп, возвращая их к настоящему моменту. — Он поврежден. То есть поврежден канал связи. Мы не можем связаться со станцией напрямик, нужно будет кое-что переделать.
«Ну ладно, Берт, мне сейчас не до тебя. Еще посчитаемся!»
Рипли кивнула.
— Тогда кто-то должен пройти через тоннель…
— О, да! — взвыл Хадсон и, прочитав в глазах командира все то же «заткнись», стушевался.
— … починить передатчик, —
Хадсон хотел прокомментировать ее предложение парочкой выражений покрепче, но снова перехватил предостерегающий взгляд Хигса.
— Очень интересно, — вместо заготовленной фразы выдавил он. Ну и кто же захочет стать покойником? Как хотите, а я не пойду. Можете сразу меня вычеркивать…
— Я пойду, — негромко, но решительно заявил Бишоп, но его слова потонули в возмущенных возгласах: заявление Хадсона вызвало довольно бурную реакцию.
Шум прекратил Хигс, подняв руку.
— Хорошо, мы тебя вычеркиваем, Хадсон.
В его глазах появилось презрение — Хадсон, заметив его, чуть не пожалел о так откровенно сорвавшихся с языка словах. Ну кто его просил так подставляться? Разве легче жить, зная, что тебя презирают?
— Я пойду, — повторил Бишоп.
Хадсон с умилением посмотрел на него.
«Да здравствует тот, кто придумал роботов!»
— Что ты сказал, Бишоп?
Хигс никогда не смотрел на искусственного человека как на возможного подчиненного, которому можно отдавать приказы и посылать на задания, и поэтому был немало удивлен его заявлением. В первую секунду он даже не поверил, что эти слова сказал именно робот.
— Я пойду! — Брови Бишопа застыли в «псевдоудивленном» положении. В другое время его вид мог бы показаться комичным — сейчас же он мог тронуть и более черствые сердца. Спокойствие робота, удивленно-несчастный вид, особые, совершенно человеческие черты лица уставшего человека средних лет, — во всем этом сквозила какая-то неподдельная трагичность.
— Бишоп…
— Я единственный, кто имеет право вызывать со станции корабль.
Перенапряжение и измотанность заставили большинство услышать в его словах отзвук обреченности.
Человек вызвался идти на подвиг — это выглядело так.
Даже Рипли забыла в этот момент, что перед ней всего лишь робот. Да разве может быть у машины, пусть даже совершенной и человекоподобной, такое выражение лица?
Один только Хадсон, и то скорее из-за растерянности, чем от природного цинизма, смог брякнуть:
— Правильно, пусть идет Бишоп!
И тут же прикусил язык.
Большие выразительные глаза искусственного человека обвели притихших людей.
— Поверьте мне, — это казалось странным, но в его голосе тоже звучали почти неприкрытые тоска и боль, — я бы предпочел не браться за это. Я, конечно, синтетический человек, но я не дурак. — При этих словах Хадсон отвернулся, чтобы скрыть от всех заливающую его лицо краску. — Я понимаю, как это опасно.
За окном в свете зарева продолжали подниматься над местом
33
Вески окинула Белоснежку равнодушным взглядом и пропустила ее к трубе. «Ладно, черт с ней… вроде она нормальная баба…»
За ней проследовал Бишоп.
Рипли старалась не видеть его больших темных глаз — вопреки логике она чувствовала себя виноватой перед ним. Можно сколько угодно убеждать себя, что робот — не человек, что хорошей или плохой у него может быть только программа, и именно она, а не высокие чувства, заставляет его идти сейчас почти на верную смерть: все равно Бишоп жертвовал собой для их спасения, и деться от этого было некуда.
«А ведь я готова просить у него прощения», — поймала она себя.
Вески поднесла автоген к блестящей поверхности трубы, столь звучно поименованной на схемах тоннелем.
С легким шипением язычок пламени погрузился в металл, полетели искры.
Бишоп внимательно наблюдал за работой.
Ему было немного не по себе. Люди назвали бы такое состояние плохим предчувствием или просто страхом.
Чтобы никого не смущать, он отключил мимические квазимышцы на лице, но добился этим едва ли не противоположного результата — так иной раз застывают лица приговоренных к смерти.
«Ну надо же, — сочувственно посмотрела на него Вески, — робот, а так переживает».
Рипли вообще тратила все силы на то, чтобы не думать на эту тему.
Овальный круг, вырезанный на гладкой поверхности, потерял последний связующий с трубой участок и со звоном упал в образовавшуюся дыру.
Бишоп молча извлек его и сел, опустив ноги в тоннель.
— Сколько времени это займет? — чуть подрагивающим голосом поинтересовалась Рипли.
Очень опытный наблюдатель смог бы различить за этими словами затаенное: «Вернись».
«А я ему не доверяла», — укоряла ее совесть.
— Длина туннеля — около ста восьмидесяти метров, — сухо проговорил Бишоп, но за этой сухостью мерещилось тщательно скрываемое волнение. — Значит, ползти я буду около сорока минут. Потом, чтобы починить и настроить антенну, понадобится еще минут тридцать, и еще тридцать минут — чтобы вызвать челнок. На то, чтобы он долетел сюда, уйдет еще минут пятнадцать-двадцать.
Рипли кивнула.
Бишоп просунул ноги чуть дальше и, изловчившись, одним движением вошел в тоннель.
Окаменевшее лицо выглядывало из двери, как из скафандра.
«Да, не позавидуешь ему», — снова подумала Вески. Поддавшись внезапному порыву, она поспешно вытащила свой припрятанный до поры до времени пистолет и протянула его роботу. Бишоп повертел в руках оружие, покачал головой и вернул пистолет Вески.
«Вернись… друг», — мысленно благословила робота Рипли.
Ее сердце тоже сжималось от нехорошего предчувствия. Может быть, причиной были всего лишь нервы, но ей казалось, что тучи над ними снова стали сгущаться.