Планета отложенной смерти (сборник)
Шрифт:
Он сделал паузу, глубоко вздохнул, огляделся набычившись, уставился на меня.
— Нам. Нужен. Лидер. Бовицефалов.
— И вы хотите сказать, что…
— И я хочу сказать, что! Я хочу сказать, что среди немногих, отвечающих нашим требованиям, вы подходите наилучшим образом. Мы ваши данные изучали. Вы куафер. Вы умеете многое. Кроме того, ваша психическая архитектура…
— Но послушайте, я куафер среди куаферов самый обыкновенный. Что вы такое плетете, какая архитектура?
— Она не у людей проявляется, у бовицефалов. Мы знаем, у нас есть возможности проверить, нас не так уж и мало,
От возмущения я застонал. Пора, подумал я, информация получена, время действий настало. Я произнес — гневно и твердо:
— Вы совсем лишились ума, Эрих Фей. Неужели вы хоть секунду надеялись на мой ответ. Конечно же, нет! Все! — Я встал. — Я ухожу!
— Сядьте, шалун вы этакий, — с укоризной сказал мне Фей. — Никто вашего согласия и не спрашивает, опять вы не поняли ничего. Сядьте.
Я сел.
— Я у вас никакого согласия не прошу, дорогой мой Хлодомир. Мне не нужно ваше согласие. Я ввожу вас в курс дела, в курс, так сказать, ваших обязанностей, чтобы вам легче было определиться. Я бы вас подготавливал и подольше, да времени нет. Вот-вот принесут первое блюдо. Проголодались, наверное?
Блюдо? Какое блюдо? — во внезапной панике подумал я, забыв и решимость свою, и гнев. Я представил себе каннибальский пир и расчлененных толстяков — с гарнирами и без. Я побоялся спросить. Я сказал, из последних сил сохраняя достоинство на лице:
— Я ухожу. Сейчас же. И не вам удержать куафера. Я ухожу, но вернусь. Тогда берегитесь. Потому что я приду не один. Потому что ваш заговор будет пресечен в корне. Попили кровушки, хватит. Вы совершили ошибку, доверившись куаферу. Я ухожу, но я не прощаюсь. Мы еще встретимся. И это случится скоро. Никогда куафер не опустится до такого. Это глупо — то, что вы предлагаете. Прощайте, я ухожу. И не советую на меня нападать. Я знаю приемы. Меня специально учили. Я куафер. Я горжусь этим. Я никогда с пути не сверну.
Невероятным усилием воли я заставил себя замолчать, и в наступившей тишине услышал вдруг тихие подвывания, изо всех углов, отовсюду. Фей стоял надо мной и смотрел на меня с видимым удовольствием.
— Продолжайте, — попросил он. — Высказываться всегда так приятно.
— Я сказал все. Я ухожу. Но я…
Чтобы замолчать, я зажал себе рот обеими руками, как делают дети.
— Я хочу, чтобы вы поняли окончательно, дорогой мой Хлодомир, — отеческим тоном продолжал Фей. — Сегодня, через очень малое время, вы неизбежно метаморфизируете в бовицефала. Неизбежно. Вы испытаете счастье. Вы поведете нас в бой.
Подвывания стали громче.
— То есть почему это неизбежно? — взвился я. — Я же вам, кажется, на чистой интерлингве говорю: ничто не сможет удержать меня здесь. Что бы вы ни сделали, я ухожу. Я Коперника вам не прощу. Где Коперник? Он жив?
— Он мертв. Какой странный квэсчен вы задаете.
Я почувствовал страстное (именно страстное) облегчение. Он мертв. Он не обманул меня, его на самом деле убили. Я могу хоть за что-то держаться. Я могу встать и уйти. Мне здесь больше нечего делать.
— Я ухожу. Все.
— Вы никуда не уходите, вы и не сможете, вы и сами этого не хотите. Метаморфоза
Я кивнул почему-то, не сводя с него оторопелого взгляда.
— Она начнется сразу после небольшого застолья, которое необходимо и нам, и вам для накопления энергии.
При слове «застолье» вой усилился, он уже мешал слушать. Я почувствовал непереносимый голод.
— Мы, метаморфозники, — сибариты. Мы любим от любого действия получать удовольствие. Например, сцена с костром, помните?
— Не помню.
— Она, в общем, и не нужна была. Меня прельстила ее нелогичность. Мы нелогичностью вас взяли, вы заметили, дорогой мой Хлодомир?
Вой, страдальческий хоровой вой.
Фей вдруг встрепенулся и заорал:
— Так! Первое блюдо!
— Первое блюдо! — понеслись отовсюду рыдания. — Первое блюдо! Скорей первое блюдо!
Раскрылась дверь кухни, и в комнату ворвалась орда небольших роботов типа «Шнитце», которых я нигде, кроме как в Метрополии, не встречал. На голове у каждого блистал серебром и сканью поднос с горой чего-то дымящегося.
— А-а-а! — заорали цветастые, вскочив с мест и устремляясь к роботам. — Первое блюдо!
Я остался на месте, решив держаться изо всех сил. Голод сводил с ума. Ко мне подкатило сразу два «Шнитце».
И я набросился на еду.
Я сказал себе — пусть, пусть они думают, что купили меня. Дудки! Куафера не купить. Уж во всяком случае не меня. Я не разбирал, что передо мной такое лежит — груда чего-то мясного, удивительно ароматного и, главное, много. Вкуса не помню, я не ощутил вкуса, некогда было. Ни ложек, ни вилок, ни выгребалок — я ел руками, как и все вокруг. Обеими. Мы заталкивали пищу в рот, мы не успевали ее жевать и с каждым проглоченным куском голод усиливался. Помню, как Фей запустил руки в пищу чуть не по локоть, но почему-то не ел, а принюхивался, страдальчески ухая и мыча.
Устали челюсти, виски, руки, устал даже пищевод, вокруг стоял немыслимый жор, а пища будто в пропасть падала, вакуумно пустой желудок требовал еще и еще.
Очень быстро все было прикончено. С безобразно вспученными животами мы отвалились от подносов, с ног до головы облепленные волокнистой зеленой массой, уже не такой ароматной. Было противно и тошно. А потом было второе блюдо, и такое же третье, а потом я почувствовал жар в копчике (теперь-то я знаю — с этого начинается истинная метаморфоза) и услышал крик Фея:
— Все встали! Время! Время пришло!
Я не встал, я только сел на скользкий палас и огляделся туманно. Цветастые уже вскочили на ноги и стояли теперь перед Феем, придерживая беременные животы, глядя на него истошными, шальными глазами.
— Одежду долой!
Лихорадочно и неуклюже они принялись раздеваться — зрелище не для шоу. Фей скосил на меня глаза, дал знак — сиди пока, вскинул руки… боже, это были уже не руки! Пальцы, только что длинные, укоротились до сантиметра, противными розовыми шариками окаймляя ладони. Жар в копчике усилился необычайно, озноб тоже — меня била крупная дрожь. Впрочем, и остальные тоже дрожали. Мы все явно были больны.