Планета под следствием
Шрифт:
— Ваш поселок находится рядом с рудниками, а Килкул — нет.
— Однако Лавилла разыскивала новые рудники, когда вы попали в снежную бурю, разве нет?
— Да, но мы были далеко к востоку от Килкула и к северу отсюда, — спокойно ответил Диего. Банни невольно подумала о том, что он умнее, чем шаначи, который явно пытался на чем-нибудь подловить молодого человека.
— И что еще сказала тебе планета, из-за чего ты сложил такую песню?
Диего посмотрел прямо на Сатока, чье лицо приняло весьма угрожающее выражение.
— Планета дала мне слова для песни. Но теперь во
— Ба! — Скривившись, Саток бросил презрительный взгляд на рассаду. — Когда Компания отдаст приказ, у нас не будет времени что-нибудь выращивать.
— Но сейчас время есть, — заговорила Банни, воодушевленная словами Диего. — Дни становятся достаточно длинными, а почва здесь вскоре станет пригодной для посева, так же как и в Килкуле. Компания поставляет нам только консервы и сушеные продукты, а людям нужна свежая пища.
Саток вскочил на ноги.
— Что хорошо для моего народа, буду решать я, а не вы! — Он резко развернулся к Иве. — Ты не примешь их подарки!
Ива выглядела испуганной и потрясенной, но Сатоку явно не было до этого дела:
— Когда планета решит, что вы достойны даров, она даст их вам сама.
Он перевел взгляд на Диего и Банни, над которыми возвышался сейчас как башня:
— Вас сюда не приглашали, — ткнул он толстым указательным пальцем в Диего. — Вы приходите сюда и пытаетесь говорить моим людям, что они должны делать. — Теперь он указывал на Банни, и на лице его промелькнуло странное алчное выражение. — Планета говорит моими устами! Мне дано судить, что хорошо и что плохо для этих людей! Ваша шаначи желает добра, но ей неведомы наши истинные нужды. Завтра, после того как вы отдохнете, я дам вам наставления.
С этими словами он покинул маленький дом, остановившись только на миг, чтобы коротким взглядом окинуть лохматых лошадок. Собравшиеся явно нервничали: некоторые сидели, застыв, глядя в пустоту, других явно била дрожь. Банни дрожала от ярости, Диего закусил губу, из последних сил стараясь сохранить молчание. Он долго смотрел на Банни, потом как-то обмяк и ссутулился, как и остальные посетители маленького домика.
После всего происшедшего Иве с трудом удавалось держать себя в руках. Поведение шаначи смутило ее не меньше, чем поведение гостей. К тому же она злилась на своего мужа. Однако же от той еды, которую Банни и Диего привезли в седельных сумках как дополнение к ужину, она не отказалась.
У Банни совершенно пропал аппетит. Она была зла и к тому же потрясена. Никогда в жизни никто не обращался с ней так грубо — даже ее противные двоюродные братья. К тому же она никогда не думала, что бережно подготовленные подарки Клодах могут быть отвергнуты с таким презрением.
Диего был так же молчалив и так же мало ел, а во взгляде его читалась настороженность.
В эту ночь они устроились спать на полу между двух коек, находившихся дальше всего от очага. Они изрядно замерзли — в Килкуле было так тепло, что им даже не пришло в голову, что здесь могут еще стоять холода, и они не взяли с собой зимних вещей.
Диего
Светловолосый мальчик Крисак лежал на кровати рядом с ними; он бросил Диего стеганое одеяло.
— Держите, — прошептал мальчик.
— Разве тебе оно не нужно?
— Я могу надеть парку. Как раз хотел сказать вам: здорово вы отшили этого трепача.
— Ты хочешь сказать, что он — не душа и сердце планеты? Похоже на то, что все остальные здесь думают именно так, — прошептала Банни.
В ответ Крисак тихо издал непристойный звук. Снаружи раздался возмущенный лай.
— Дина! — Диего сел.
Ива и Миук подняли головы, потом перевернулись на другой бок и сделали вид, что спят. Дети закрылись одеялами с головой. Вскоре лай на улице прекратился, сменившись поскуливанием и царапаньем в дверь.
— Она не может войти, — сказал Крисак. — Его Величество объявил, что животные не могут жить в доме с людьми.
Диего уже был у двери; он открыл ее и склонился над взволнованной собакой. Банни тоже встала; позади нее мягко поднялся Крисак. Поскольку собака не могла войти внутрь, Банни и Крисак последовали за Диего на улицу. Диего уже гладил Дину и говорил с ней.
— Она пытается мне что-то сказать, я знаю, — сказал Диего. — Но она так возбуждена, что у нее в голове все путается.
— Дарби и Циско! — вскрикнула Банни, вспомнив о кудряшах.
— Что?
— Где они?
— Я.., о черт!
Крисак скорчил гримасу:
— По крайней мере, он оставил собаку.
— Кто?
— Вы же знаете.., он, — кивком Кирсак указал туда, где заканчивались дома. — Он думает, что все имеющее какую-то ценность должно принадлежать ему. К тому же я заметил, как он смотрел на твою женщину, — на этот раз он кивнул в сторону Банни. — Я думаю, он собирается задержать вас здесь. А ваши лошади останутся у него.
— Ничего у него не останется! — резко бросила Банни. — Включая и власть над этой деревней. Я не знаю, как он сумел это сделать, но знаю одно: если здесь он действительно единственный, кто может говорить с планетой, значит, что-то серьезно не в порядке.
— Мы пообещали, что сначала отправимся на встречу с Шоном и майором, если заподозрим опасность, — осторожно заметил Диего.
— Все равно теперь без лошадей нам будет нелегко в дороге, не так ли? Слишком долго будем туда добираться. А здесь мы станем подсадными утками для этого.., этого.., знахаря! — Она употребила то слово, которым люди Компании иногда называли Клодах.
— Ваши лошади пропали, — жестко и практично заметил Крисак. — Никто не может получить назад то, что взял себе Саток.
— Не говори глупостей. — Банни заговорила тем же тоном, что и тетушка Мойра, когда та увещевала упрямых детей и щенят. — Саток только человек, хотя и очень жадный.
— Все говорят, что он — голос Сурса.
— Значит, эти “все” просто-напросто оглохли! — заявила Банни. — Никто, ни одно существо не может быть голосом Сурса! В Килкуле с планетой говорит каждый, кто этого хочет. Сурс вполне может сделать так, чтобы любой, кто пожелает прислушаться, понял ее.