Планета райского блаженства (сборник)
Шрифт:
– Приветствую сына далекого мира, – изрек Портакал. – Я принес тебе поклон с другой стороны Галактики.
Отец Флинн неласково поглядел вдоль своего немаленького носа.
– Опять пьешь, Шон Миллиган, а ведь алкоголизм – проклятие ирландского народа. И на мессе ты не был со времен битвы при Бойне. Вот так и умрешь без причастия, и провалишься прямиком в ад, ни на секунду не задержавшись в чистилище, прежде чем сообразишь, что испустил дух.
– Я требую молчания и повелеваю слушать внимательно, – раздраженно сказал лингвист. В Японии все шло много лучше. – Меня зовут Портакал. Отсюда невозможно
– Единственное уверение, бездельник, которое я согласен от тебя услышать, это что ты раскаялся и бросил пить. Оно созрело и перезрело. Несчастная твоя жена, которой приходится влачить такую тяжкую обузу. Как же ей стыдно, бедняжке, по воскресеньям, когда она приходит сюда одна…
– Будешь ли ты слушать меня?
– Еще чего! Но я буду молиться за тебя, злосчастного грешника.
Невероятно, невыносимо! Портакал развернул тело кругом и, громко топая, выбежал под весеннее солнце. Но оно внезапно исчезло, и с небес посыпались холодные капли, промочив его в одно мгновение. Организм-носитель весь продрог, но контролеру было не до того. Что-то явно не так с этими людьми. Не могут же у всех быть проблемы со слухом. Наверное, он выбрал неправильное тело для общения.
Прислонившись к стене, Портакал смотрел на прохожих, которые спешили укрыться от ливня. Может, оставить этого носителя и найти другого? Прежде такой необходимости не возникало, но отчего бы не попробовать. Он дождался, когда приблизится группа людей, и пожелал, очень сильно…
Ничего не произошло. Придется работать с тем, что есть. Он вернется в питейное заведение и попытается установить контакт.
Но когда Портакал приказал телу двигаться вперед, оно осталось на месте. Уму непостижимо! Его разум преодолел сонмы световых лет, его воля управляла тахионами. Эти несчастные земляне – он знал, что прежняя личность грустно ютится в дальнем уголке мозжечка, – не могут сопротивляться его приказам. Почему же носитель упрямится?
Портакал заговорил вслух, это был единственный способ общения с подчиненным разумом.
– Я повелеваю: прекрати. Мы должны вернуться в «Арки».
– Мы должны отправиться в центр регионального правительства, – ответил он себе сочным басом.
Портакал остолбенел. Это были не его слова. И даже не слова носителя. Чьи же тогда?
– Кто ты?! – вскрикнул он. – Я вижу тебя, ты прячешься в извилинах и закоулках продолговатого мозга, выйди и назовись.
Мимо ковыляла старушка с зонтом в руке. Бросила взгляд на Шона Миллигана, перекрестилась и быстренько засеменила прочь.
– Я Мнткл из народа ~>, о землянин. Я принес тебе приветствие с той стороны звезд…
– Пошел вон из этого мозга! – возмутился Портакал. – Я его занял первым.
Шон впал в косоглазие, поскольку каждый инопланетян контролировал один его глаз и тщился поглядеть на другой.
– Этого не может быть! – взревел Мнткл иерихонской трубой. – Мой наставник состарился и умер, обучая меня приему ментальной проекции. Я потратил всю свою энергию, чтобы занять этот мозг. Уйти должен ты!
– Дрянь твое дело, – прорычал Портакал. – Было ничье, стало мое. Катись отсюда, погань инопланетная, у меня важная лингвистическая работа простаивает.
Шон Миллиган танцевал кругами и болтал конечностями, пока пришельцы
– Да ломаного писпла не стоит твоя лингвистика! – прогремел Мнткл. – Мой мир гибнет, пораженный ускоряющейся энтропией. Горючее на исходе. Я здесь с миссией спасения. Мне необходимо поговорить с властями, предложить им научные знания в обмен на ядерное топливо. Если груз урана двести тридцать пять не прибудет в наискорейшем времени, мы все пойдем на галактическую смарку.
– Ну и поделом, – злорадно ответил Портакал. – О твоем космическом захолустье все равно никто слыхом не слыхивал, так что никто и печалиться не станет.
В голосе Шона кипела ярость, он ощерился, когда Мнткл прорычал свой ответ. Затем носитель некоторое время хрипел и булькал без всякого смысла – инопланетяне сражались за контроль над речью. В разгаре этой битвы разумов Шон вдруг понял, что может видеть – смутно, как в густом тумане; попробовал сделать шаг – получилось; и он, спотыкаясь, двинулся вперед. Инопланетяне вошли в клинч и утратили власть над его телом. Шаркая непослушными ногами, он описал полукруг – в «Арках» сегодня не дождешься доброго приема! – и направился в заведение Малруни. Очень медленно, исторгая на ходу писк, хрип и бульканье, добрался до стойки бара.
– Ну и скверный же у тебя кашель, – сказал Малруни, ставя перед ним выпивку. – Это все башня Мартелло, она же насквозь сырая. Ставь центральное отопление, вот что я тебе советую, хотя просверлить гранитные стены толщиной футов двадцать, конечно, непросто…
Шон медленно поднял и ополовинил кружку. Пока пил, он не переставал говорить, орошая портером голосовые связки, брызгая пеной и слюной.
Малруни отошел обслужить другого клиента, а Мнткл мрачно предложил:
– Как насчет компромисса? Дай мне возможность выступить перед правительством. Ну не можешь ты желать гибели целой планете, это ж какое будет пятно на совести.
– Нет у меня совести вовсе. Совершенно бесполезная штука, при нашем-то чудовищном атмосферном давлении.
– Тогда я взываю к твоему рассудку и любопытству. Ну пожалуйста, разреши встретиться с местным диктатором или другим компетентным лицом и договориться насчет урана двести тридцать пять. Это существо наверняка владеет языком лучше, чем наш носитель, а значит, твоя работа пойдет быстрее.
– А что я с этого буду иметь? – спросил заинтригованный Портакал.
– Благодарность целого мира.
– Добавить к ней стртцл – и купишь кртцл. Предложи что-нибудь получше.
– У меня больше ничего нет.
– А как насчет твоего языка? Это может быть небезынтересно. Как ты переведешь вот это: «мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да»? [16]
– Н*/пы~~**.*89.
– Прекрати. Это не язык, это к ларингологу.
Пока они пикировались, Шон неловким жестом поманил Малруни, вывалил на липкую стойку бара фунтовые банкноты, залил в себя свежую пинту и потянулся за еще более свежей.
16
Из последней фразы романа Джеймса Джойса «Улисс».