Пластиглаз
Шрифт:
Ему пора выходить.
Он снял с полки рюкзак, закинул на плечо.
– Кто «она»-то?
– спросил без любопытства.
Сумасшедшая взглянула на него снизу вверх.
– А та, что ребенка твоего по ночам мучит. Вот и плачет она, девочка твоя.
Сел на скамью.
– Откуда знаешь, что дочка?
Сумасшедшая подвязала платок, подергав кончики-ушки. Узел у неё находился на затылке.
Зажмурилась, расколов лицо сотней морщин. Выдохнула:
– А вот знаю!
Засмеялась с подвизгом,
– Плачут дети потому, что их колет спицей старуха. Её люди видеть не могут. А я видела, когда маленькой была...
– мелко закивала головой сумасшедшая.
– Старуха ночью к кроватке приходит. Спицу достанет, и колет ребёночка. Больно-больно, чтобы он плакал. Надоест - уйдёт другого колоть. Или заколет до смерти. Захочешь прогнать - делай, как я сказала. Свечечки церковные - она их боится. Не всегда, правда. Вернётся если - беде быть...
Потряс головой и пошёл в тамбур курить.
Возвращался пешком со следующей станции.
Шагал вдоль сверкающих солнцем рельсов, прислушиваясь к шороху щебня под ногами.
Бред. Бред, конечно.
Какие, на хер, свечки...
***
Зелёные, белые поверху стены. Нежилой, неживой запах.
Низкая табуретка. Кровать. Дочь разглядывает принесённую им книжку.
Платок надевать не хочет - чтоб не быть «как старуха».
Из солидарности он обрился наголо.
Это всё, что мог сделать для неё.
***
Игрушки и вещи раздавали, куда могли. Лишь бы не выбрасывать.
Лишь бы не сминали их ногами в контейнере таджики-дворники. Не завалили бы мусорной дрянью жильцы.
Но и дома держать их не могли.
Вещи прятались по квартире. Спустя год, а то и два, появлялись. Выкатился из-за холодильника крошечный каучуковый шарик.
***
Грязь на кладбище была удивительно похожа на ту, рыжую, с Ебун-горы. Захотелось упасть и вжаться в неё лицом.
***
Запойным он себя не считал. Никогда не пил больше недели. Не чаще раза-другого в месяц.
Когда обрывки потных кошмаров отступили и шорохи за дверью перестали нагонять ужас, он включил телефон.
Тот сразу зазвонил. Точно только и ждал этого.
– Хы-э...
– выдохнул в трубку.
– Привет, - буднично сказала мембрана.
Голосом б ы в ш е й.
– Ах-м...
– С тобой всё в порядке?
– Сейчас почти да...
– вернулась, наконец, речь.
– Как ты?
Молчание.
– У меня всё нормально.
Опять молчание.
Неожиданно вспомнил - остро, выпукло - распахнутое окно и рабочих на
– Десять лет прошло...
– Двенадцать, - сказала она.
Никаких шорохов и тресков в телефонной трубке. Почему о них так любят писать в книжках...
Ничего. Тишина. И голос.
– Я замужем. Детей нет.
Вытянул из мятой пачки сигарету. Пачка упала на пол, оскалилась жёлтыми фильтрами. Похожа на лошадиный череп.
– Ты счастлива?
Тишина.
– Нет. Всего лишь благополучна. А ты?
Прикурил. Кашлянул.
– Да. Но - нет.
В трубке тишина.
Никаких помех.
Кроме одной.
Машенька
Завтракали на террасе. У тарелки с сырниками стояла любимая кружка Машеньки - с Винни-Пухом и Пятачком по бокам. Над сырниками вился пар.
Устроившись поудобнее на стуле, Машенька заглянула в кружку.
–«Несквик»?
– подняла глаза на бабушку.
Бабушка развязала фартук, села рядом.
– «Несквик», «несквик». Мама три пачки в сумку уложила. Куда столько? Вот после обеда к Салтыковым сходим, помнишь, у них ещё собака чёрная живёт, и козочки две. Насчёт молока договоримся с ними, будешь по утрам козочкино пить. Оно-то получше твоего «несквика» будет, пополезнее...
Привлечённые запахом варенья, на террасу прилетели несколько ос. Беспокойно звеня, принялись вычерчивать зигзаги над столом. Машенька втянула голову в плечи и спрятала руки под стол.
– Кыш! кыш! Налетели, с утра пораньше! После завтрака тюль найти надо, повешу от них, - бабушка встала, и вооружившись сложенной в несколько раз газетой, ловко, на лету, посшибала ос на пол и (Машенька отчётливо расслышала хруст) раздавила их тапком.
– Осы плохие?
– спросила Машенька.
– Опасные. Ужалить могут, больно будет...
– бабушка вымела трупики на крыльцо и прикрыла дверь.
– Чтоб ещё не налетели...
– А пауки?
–Что пауки?
– Плохие? Или опасные? Пауки кусаются?
– Пауки хорошие. Они мух ловят, комаров всяких. Пауков обижать и убивать нельзя, примета плохая... Если их не трогать, то и они тебя не тронут.
Машенька задумалась.
– А как же Муха-Цокотуха? Ведь её паук схватил и хотел съесть. А муха-Цокотуха-то - хорошая!
Бабушка тоже задумалась.
– Так ведь это сказка! В сказках мухи хорошие, а на даче - плохие. Одна зараза от них, да спать днём мешают.... Ты ешь давай, вроде больше не летает никто.
– А где деда?
– вновь приступив к завтраку, поинтересовалась Машенька.