Плата за любовь

Лукьяненко Лидия

Все уже разошлись. Оставались только я и Валентинов да еще охранник при входе. Мы рассматривали бумаги в директорском кабинете, для удобства встав коленями на стулья. Наклонившись над столом, так что наши головы почти соприкасались, мы разбирали проект по косточкам, горячо споря по некоторым вопросам. Оценивали все за и против, хохмили и подтрунивали друг над другом. Работать с Сергеем было одно удовольствие! Мы так шумели, что не сразу увидели вошедшего Вадима.

Заметив его, Сергей сразу подобрался и после рукопожатия стал вводить владельца нашей фирмы в курс дела. Я время от времени вносила уточнения или высказывала свою точку зрения, если была не согласна с формулировкой Сергея. Но по ходу нашего эмоционального

повествования выражение лица Вадима становилось почему-то все более мрачным. Последние слова нашего бедного нового директора просто повисли в воздухе.

— Конечно, это пока только проект, и он нуждается в дальнейшей доработке…

Вадим сухо кивнул, взглядом дав понять, что разговор закончен. Валентинов неловко потоптался, собрал портфель и ушел. Я уже поняла, что Вадим хочет поговорить со мной, но тоже попрощалась и ушла к себе. Я убирала бумаги в стол, когда Вадим без стука зашел в мой кабинет и сел. Коротко глянув на него, я продолжала заниматься своими делами. Зачем он так с людьми! Сергей душу на работе выкладывает, а он пришел и одним взглядом пригвоздил человека к стенке.

— Ты поэтому предложила кандидатуру Валентинова? — спросил он, не глядя на меня.

— Что значит «поэтому»? — поджав губы, осведомилась я.

— Из личной симпатии.

Я подняла на него удивленные глаза. Что это? Первобытная вспышка ревности? Этого только не хватало! Я сдержала улыбку и мягко, как ребенку, объяснила:

— Естественно. Зачем бы я стала предлагать человека, мне не симпатичного?

— Дома тебя нельзя застать. На телефонные звонки не отвечаешь. Все в кабинете директора. Воркуете, как голубки, — проговорил он, по-прежнему глядя в стол.

Мне начинало все это надоедать.

— С чего это вдруг такие замечания и по какому праву?

Он не ответил. Я тоже молчала и держала паузу, насколько меня хватило. Наконец я взяла портфель и жакет и молча направилась к двери.

— Я могу тебя подвезти, — пронеслось вслед мне.

— Спасибо, я на машине…

Я поставила машину на стоянку, зашла в круглосуточный супермаркет за продуктами и, когда в темноте подходила к слабо освещенному парадному своего дома, меня окликнули:

— Саша!

Вадим стоял под моим домом и курил. Я никогда раньше не видела, чтобы он курил, и невольно замедлила шаг. Он выбросил окурок, подошел ко мне и взял мои сумки.

— Я хотел сказать тебе спасибо, за Настю.

— Не стоит. Что ты набросился на Сергея? Ты же сам его назначил! И работает он, между прочим, очень хорошо.

— Ты справилась бы лучше.

— Но ты меня не назначил.

— А хочешь, я подарю тебе фирму?

— Как это — подарю?

— Обыкновенно. Будешь сама владелицей. — Он явно подтрунивал надо мной. — И Валентинов твой разлюбезный будет рядом.

— Ты ревнуешь?

— А ты как думаешь?

— Что у тебя за манера отвечать вопросом на вопрос? — Я попыталась забрать свои сумки, но Вадим увернулся.

— Отдай! Я устала.

Вадим стоял совсем близко, такой большой, надежный. За ним как за каменной стеной. Лицо его оставалось в темноте, и я не видела выражения его глаз, когда он тихо заговорил.

— Знаешь, когда я прилетел тогда ночью, я зашел к Насте… Вы спали обнявшись. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Ничего лучшего я в жизни не видел. Единственное, чего не хватало на этой картине, это меня с вами рядом… — Он приблизился, и его дыхание шевелило волосы на моей голове, а его могучая шея, которую так и хотелось обвить руками, была совсем рядом.

— Можно я поднимусь к тебе?

Не знаю почему, но я вдруг поняла, что, если он зайдет сейчас в мою квартиру, это будет все! Все, как хочет эта малая обезьяна Настя и как, вполне возможно, хочу я сама, боясь признаться себе в этом. Я промычала что-то невразумительное, что-то вроде

поздно-устала-пора спать.

— Я хочу только поговорить, — тихо сказал он, но я уже забрала сумки и быстро юркнула в подъезд.

В квартире я отдышалась, распаковала сумки, машинально выкладывая все в холодильник, а мыслями была там, внизу, с ним. Он стоял такой печальный, такой смирный и ждал меня. Я ведь знаю, что он хочет сказать. И он знает, что я знаю. И я хочу услышать это. Хочу и боюсь. А вдруг он поступит со мной, как Алексей? Опять тогда умирай от обиды и комплекса неполноценности. Вчера я прочла в журнале слова, принадлежащие какому-то старому актеру, о том, что комплекс неполноценности — очень хорошее качество, ибо способствует духовному росту человека. Я с этим совершенно не согласна. Что может произрастать из комплекса неполноценности, кроме дурных наклонностей? Я считаю, что двигателем может быть, скорее, ощущение собственного несовершенства, а это совсем не одно и то же.

Размышляя таким образом, я приняла душ, соорудила себе нехитрый ужин и, проглотив его, вышла на балкон покурить. Я глянула вниз и чуть не упала — Вадим был там. По-прежнему стоял, опираясь на бампер своей машины, и курил. Его массивную фигуру освещал свет из окон. Он сразу увидел меня. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я сверху, а он — снизу, стояли и смотрели. Я не видела выражения его лица, и он не мог видеть моего, но для меня это был самый откровенный поединок взглядов. Что-то сродни задушевному разговору. Думаю, все, о чем мы молчали, было сказано в эти минуты без слов. И когда молчание стало уже невыносимым, а мое бездействие просто неприличным, Вадим сел в машину и уехал. Звук мотора заставил меня вздрогнуть.

— Вадим! — крикнула я, но было уже поздно.

Машина выехала со двора. А я чуть не заплакала.

Я почти не спала в ту ночь. Мысли, как надоедливая стая птиц, кружились и кружились, заставляя меня думать об одном и том же. Они бегали по кругу, я не могла задержаться ни на одной из них и так никакого вывода для себя не сделала. Я по-прежнему не знала, чего хочу, и не могла определиться, как мне вести себя с Вадимом. Были какие-то мелкие чувства: удовлетворенного самолюбия (как же, хозяин моей фирмы стоял у меня под окнами целый час, ожидая моего решения, разве что только серенаду не спел), жалости (все-таки я женщина и гораздо естественнее было бы пригласить его подняться), предчувствие интриги (что же дальше?). Я измучилась, ворочаясь в постели и ожидая сна, который все не шел. В результате уснула под утро и проспала на работу.

Это никого не удивило. Все знали, что мы работаем по вечерам. Думаю, если бы я вообще не пришла, и это восприняли бы спокойно. Действительно, лучше бы я вовсе не пришла. Все равно ничего путного за день не сделала. Слонялась от Сергея к Танечке, попила с Инной кофе, покурила с Пашей, — готова была заниматься чем угодно, только бы не оставаться одной. Но домой же я их не захвачу. И меня ожидала еще одна бессонная ночь. Вначале я вроде уснула, но через час проснулась и поперлась на балкон. Не знаю, что уж там мне приснилось, но никакого Вадима внизу, конечно же, не было. И я уже не легла — сидела полночи перед телевизором, периодически выходя покурить, хотя и курить-то особенно не хотелось. Я стояла и смотрела туда, где вчера находился Вадим, и вела с ним разговор, которого не было. Это было так увлекательно! (Я ведь говорила, что я не такая, как все, то есть ненормальная!) Разговор этот происходил в трех вариантах: когда все хорошо, когда все плохо и когда есть некая неопределенность, но все же — надежда. Третий вариант мне нравился больше всего — трагедий я не люблю, хеппи-энд — примитивно, а так есть и интрига, и побуждение к дальнейшему действию. Если бы я писала романы, то делала конец именно таким, со знаком вопроса в конце, а вы — думайте, как кому хочется.