Плата за молчание
Шрифт:
Однако он с полным основанием подозревал, что и он сам, как опасный свидетель, будет потом устранен, и поэтому попытался спасти свою шкуру даже с риском быть наказанным за собственные преступления. Рассчитав, что для прокурора неизмеримо важнее осуждение гангстерского босса, нежели наказание его незначительного подручного, он обратился к Кимбелу. Кимбел же, в течение ряда лет одержимый стремлением покончить с гангстеризмом, ухватился за представившуюся возможность заполучить коронного свидетеля обвинения против Бонанно и для осуществления своего плана прибег к экстраординарным средствам. Он без труда доказал Билли Кэрру, обреченному стать жертвой убийства, что мнимая смерть предпочтительнее пусть даже бесплатного и красиво
Тем временем замаскированный под разносчика молока один из сотрудников Кимбела «обнаружил» мешок с трупом и дал знать об этом в полицию, указав номер «крайслера». Сообщение тут же было передано в комиссию по расследованию убийств, немедленно явились фоторепортеры, и дальше все пошло так, как об этом сообщалось в газетах. А Роджер Шпильсбери в плохонькой гарлемской гостинице в течение шести бесконечно долгих часов дрожал за свою жизнь. Кто первым постучит в дверь его номера - бонанновские головорезы, чтобы прикончить его, или люди Кимбела, чтобы открыть стрельбу холостыми патронами? Особенно тревожило его то, что такими же холостыми патронами был заряжен и его собственный пистолет. Он знал, правда, что снаружи под видом постояльцев гостиницы и обслуживающего персонала дежурят приставленные специально для его охраны сотрудники уголовной полиции, но кто мог гарантировать ему, что бандиты Бонанно не окажутся проворнее? Шесть часов, проведенные Шпильсбери в этом томительном ожидании, показались ему самыми долгими в его жизни.
Вскоре после 16 часов в дверь постучали, и незнакомый голос приказал:
– Откройте, полиция!
Последние часы Шпильсбери провел лежа. Теперь он присел на край кровати и взял с ночного столика пистолет, ожидая, что дверь сейчас затрещит. Он ошибся: не шесть часов, проведенных в полуобморочном состоянии, были самыми тяжелыми, а эти последние секунды. Не просчитался ли он, согласившись на эту сумасшедшую затею? Существует ли в целой Америке прокурор, действительно способный отправить Бонанно на электрический стул? Те, кто раньше уже пытался сделать это, были не глупее Кимбела, но ничего не достигли. Не впутался ли он в совершенно безнадежное предприятие? Не изобрел ли Бонанно какой-нибудь особенно хитроумный способ отправить его на тот свет?
Все, что он за последние дни говорил, слышал и делал, казалось ему теперь лишенным всякого смысла.
Дверь все еще не трещала. Он удивленно поднял голову и крепче сжал пистолет. Снаружи не было слышно ни звука. Совершенно бесшумно повернулась медная дверная ручка, и дверь неожиданно, без малейшего скрипа, приотворилась. Шпильсбери в своем паническом страхе забыл запереть ее. В комнату просунулась полицейская фуражка, показалось добродушное круглое краснощекое лицо, вежливый голос осведомился:
–
Шпильсбери, лишившийся дара речи, кивнул и встал, как встают при появлении гостя. Дверь полностью отворилась. Двое в полицейской форме и двое в непромокаемых пальто нерешительно вошли в комнату. Все четверо держали пистолеты дулом вниз. В прихожей, позади вошедших, никого не было видно. Шпильсбери, стоя у кровати, и четверо мужчин, выстроясь полукругом у дверей, смотрели друг на друга, но никто не произносил ни слова. Ни один, казалось, не знал, что же следует делать дальше.
«Когда они скажут: «Уголовная полиция. Вы арестованы!» - вы начнете стрелять», - инструктировал его Кимбел. И Шпильсбери ожидал, пока кто-нибудь из вошедших произнесет эти слова.
– Знаете ли вы Билли Кэрра?
– спросил наконец один из штатских и, когда Шпильсбери кивнул, прибавил: - Тогда вам придется пойти с нами!
Хотя пароль был произнесен неверно, Шпильсбери поднял свой пистолет, расстрелял все имеющиеся в нем холостые патроны и подождал, пока сотрудники уголовной полиции, как было условлено, отстреляются. Потом он потрогал свой живот, убеждаясь, что на самом деле не ранен, и, наконец успокоенный, опустился на потертый ковер.
Когда за дверью послышались голоса и шаги привлеченных выстрелами любопытных и испуганных обитателей гостиницы, оба полицейских вышли в коридор.
Лежа на спине с закрытыми глазами, Шпильсбери слышал, как они там распоряжаются и убеждают всех разойтись по своим номерам. Неожиданно кто-то, склонившись над ним, сказал:
– Вам надо повернуться, сэр! Вы должны лечь ничком, иначе по вашему лицу можно заметить, что вы живы.
Шпильсбери открыл глаза, перевернулся на ковре, немного подтянув ноги и прижав обе руки к животу.
– Так лучше?
– спросил он.
Сыщик немного подправил положение его тела, по-другому переложил пистолет и удовлетворенно заметил:
– Вот теперь это выглядит уже натуральнее.
– За тем, подойдя к двери, громко, чтобы было слышно по всему этажу, крикнул ожидавшим снаружи полицейским: - Он мертв. Вызовите катафалк!
Полчаса спустя двое могучего вида мужчин в серых рабочих комбинезонах, распространяя специфический «дезинфекционный» запах, втащили в комнату нечто вроде цинкового гроба. За ними следовал фоторепортер, но его в комнату не впустили. Ему позволили только сделать несколько снимков из коридора, после чего захлопнули у него перед носом дверь.
Принять мало-мальски удобное положение в этом цинковом ящике оказалось совсем не так просто для Шпильсбери.
– Согните ноги в коленях, - посоветовал один из «гробовщиков».
Совет оказался правильным. Шпильсбери кое-как устроился и опять закрыл глаза. «Гробовщики» выкурили по сигарете и подняли крышку, намереваясь закрыть гроб. Сыщик поспешно сказал Шпильсбери:
– Вдохните поглубже, потом вам туго придется!
Один из «гробовщиков» успокоил его:
– В машине мы снова снимем крышку, иначе мы, чего доброго, и на самом деле привезем труп.
Роджер Шпильсбери благополучно прибыл в бруклинский морг, откуда его вскоре выпустили через котельную. На машине, доставляющей белье в прачечную, укрыв от пуль грудой грязных рубах и простынь, прокурор Кимбел лично отвез его в армейский арсенал, где ему вместе с Билли Кэрром предстояло скрываться до начала процесса, чтобы избежать угрожавшей им смертельной опасности.
Письменные показания, данные Кэрром и Шпильсбери за эти недели обо всех известных им преступлениях Джозефа Бонанно, заняли 420 листов. Однако этот единственный в своем роде документ был лишен для прокурора Кимбела какой-либо ценности, пока свидетели устно и под присягой не подтвердили сволх показаний перед судом. Что Бонанно и его адвокаты всеми средствами постараются воспрепятствовать этому, Кимбелу стало ясно уже на седьмой день процесса, едва он закончил свое объяснение.