Плата за страх
Шрифт:
— Кто она такая?
Я был в яме, которую копал, а Кейт стояла на краю. Если вы собираетесь возвести стену, настоящую, долговечную и прочную, то без хорошей ямы не обойтись. Стена должна начинаться в земле, ниже глубины промерзания. Работая медленно и тщательно, примерно день или два в неделю, за последние несколько месяцев я прокопал около половины траншеи, выкладывая по высоте ряд цементных блоков, чтобы предохранить края от осыпания. Я не особенно спешил закончить стену, ее сооружение помогало мне чувствовать себя
Не знаю, насколько Кейт разбирается в моей стене и насколько понимает меня. Она — моя жена, и решила остаться со мной, за что я ей благодарен, и этого для меня достаточно. Иногда я опасаюсь, что жизнь, которую я себе создал, окажется растоптанной, подобно хрупкому цветку под грубыми ногами любопытных, стоит мне выставить ее на обозрение, — вот поэтому я сижу и не рыпаюсь, возвожу свою стену и продвигаюсь вперед с оглядкой.
— Она говорит, что приходится тебе кузиной. Робин Кеннели.
— Вот как? Никогда о ней не слышал.
— Она утверждает, что ее мать — твоя двоюродная сестра Рита Гибсон.
Это имя было мне знакомо. Я никогда не стремился поддерживать многочисленные родственные связи, но из детских воспоминаний выплыл образ тощей, угловатой темноволосой девицы, которую величали кузина Рита Гибсон. Дочь тети Агнес Гибсон.
— Ладно, — ответил я. — Скажи ей, что я сейчас к ней выйду. Мне нужно привести себя в порядок.
— Хорошо.
Кейт пошла вперед. Я отнес лопату и уровень к заднему крыльцу, оставив их там вместе с рукавицами, и прошел в дом.
Кейт уже сидела в гостиной с девушкой. Я слышал, как они разговаривают. Чтобы попасть наверх, мне нужно было пройти через гостиную, что я и сделал, не глядя в их сторону. Затем поднялся по лестнице, вымылся, переоделся и, спустившись вниз, обнаружил, что они обе перешли на кухню, где девушка заняла мое обычное место за столом, а Кейт варила кофе.
Нами нередко овладевают необъяснимые чувства. Я сразу понял, что ощущаю к девушке неприязнь, отчасти из-за того, что на миг почувствовал себя виноватым, когда Кейт объявила о ее приходе, отчасти, может быть, из-за того, что она сидела на моем стуле, и отчасти потому, что она оказалась очень молодой и красивой.
Я бы дал ей лет восемнадцать. Она была хрупкая, стройная, с длинной шейкой и изящными руками. Гладкие блестящие черные волосы, прямые и очень длинные, как у певичек на телевидении. На лице с тонкими чертами, почти не тронутом косметикой, выделялись большие умные карие глаза. На ней был строгий бледно-зеленый костюм и белая блузка с гофрированным воротничком — наряд, который обычно носят на работе тридцатилетние секретарши. То, что она предприняла такие отчаянные усилия, чтобы придать себе впечатляющий, по ее мнению, вид, говорило о том, сколь важна для нее встреча со мной.
Подавив в себе эту глупую неприязнь к ней, я вошел в кухню и произнес:
— Здравствуйте.
Она
— Здравствуйте! — Она улыбнулась доверчивой, смущенной улыбкой и спросила:
— Не знаю, как вас называть. Кузен Митчелл? Мистер Тобин?
— Давайте просто Митч. А вы — Робин?
— Да. Робин Кеннели. Моя мама...
— Да, я уже сообразил. — Увидев по ее лицу, что допустил грубость, я поспешил изобразить дружескую улыбку и добавил:
— Садитесь, садитесь. Какие могут быть церемонии между родственниками.
Кейт принесла чашки и блюдца, разрядив обстановку, а я сел за стол напротив девушки, силясь выжать из себя что-нибудь подобающее случаю. Но поддерживать светскую беседу мне было нелегко — уже не помню, с каких пор, и нужных слов как на грех не находилось.
Выручила Кейт — дай ей Бог здоровья. Двигаясь по кухне и суетясь, чтобы приготовить кофе, достать печенье, она успевала поддерживать разговор с гостьей, задавая ей вопросы про ее мать, бабушку и прочих моих родственников, многих из которых Кейт едва знала, а большинство попросту никогда не видела.
Когда наконец мы все оказались за столом, в разговоре возникла пауза, и через минуту девушка, взглянув на меня, начала:
— Пожалуй, пора перейти к цели моего визита.
— Не торопись, — возразил я. — Возьми еще печенья. Она машинально повиновалась, но, взяв печенье, так и продолжала держать его в руке, когда приступила к рассказу.
— Понимаете, — произнесла она по-девичьи простодушно, — я оказалась единственной, кто хоть как-то знаком с полицейским.
— Я не полицейский, — вырвалось у меня, но, заметив, как напряглась Кейт, я сообразил, что рявкнул слишком резко, и взял на октаву ниже:
— Но у меня остались знакомые в полиции. А зачем тебе нужен полицейский?
— Трудно объяснить, — вздохнула она, — так, чтобы самой не запутаться. Мой друг — у меня есть близкий друг, Терри Вилфорд, он открыл кафетерий. В Виллидже — знаете, где это? Терри и еще трое ребят, они собрали денег и сложились. Мы взяли — они взяли в аренду помещение. Им повезло — совсем недорого получилось, и условия аренды выгодные, если через три месяца выяснится, что с кафетерием ничего не выгорело, от аренды можно отказаться.
Она настолько увлеклась своими объяснениями, что не могла не жестикулировать, поэтому, положив печенье обратно на тарелку, склонилась над чашкой, оперлась локтями о стол и стала помогать себе руками, вперив в меня настойчивый и пристальный взгляд. Такой она представлялась мне за столиком в кафетерии у ее приятелей; в нашей стандартной кухне она производила странное впечатление и казалась почти что эльфом из сказки.
— Похоже, что у вас уже есть адвокат, — вмешался я. — Мне еще не ясно, в чем дело, но вы к нему уже обращались, не так ли?