Платина и шоколад
Шрифт:
Он назвал её шлюхой.
Он ни разу не извинился перед ней за всё, что так беспардонно и так правильно слетало с его губ. Всю грязь, все обиды, всю боль, что врезалась прямо в грудную клетку, слетая с этих самых прекрасных губ, он ни разу… ни одного. И это просто, блин…
Ни одного раза.
Гермиона обхватила себя руками, чувствуя, как в мягкую и влажную ткань трусиков стекает его семя. Из неё — часть Драко Малфоя.
Щёки вспыхнули.
Дрожащие руки потянулись к сумке и достали палочку. Губы торопливо шепнули: “Экскуро”, и по телу пробежала дрожь от
Сейчас просто подняться в гостиную, сказать ему о дурацком письме, и пусть делает с этой информацией что хочет. Её не интересовало.
Почти. Может, только, самую малость.
И то лишь потому, что она общается с Куртом! Но не соизволила отдать ему тетрадь со вчерашнего дня.
Она скажет ему только затем, чтобы саму прекратило мучить это неведение. Гермиону раздражало, когда она чего-то не понимала. А догадка, настигшая её вчера, не отпускала, вцепившись в сознание голодным клещом.
Скажет.
Только затем, чтобы каким-то образом затаившаяся в груди кошка прекратила точить свои когти о рёбра.
Поступит как Малфой, чёрт возьми. Сделает для себя. Порой это необходимо, ведь так?
Несколько минут Гермиона просто сидела на краю парты, вглядываясь в тёмное, очищенное её собственной юбкой от пыли пятно на соседней столешнице. След от его руки рядом, смазанный, длинный. И от её ладоней — чуть выше. Лихорадочные, хаотичные. Щёки снова начали наливаться кровью, и она торопливо прижала к ним сжатые руки. Древко палочки упёрлось в скулу.
Что ты делаешь?
Чемуты позволяешь случаться?
Поздно, наверное, задавать этот вопрос, учитывая тот факт, чьё имя срывалось с твоих губ лихорадочными стонами.
И в очередной раз — кто ты?
Гермиона Грейнджер не позволила бы ему и пальцем себя коснуться. Явно не распускать руки на глазах у всего факультета, не заниматься… этим в пыльном кабинете.
Она прикрыла глаза. Поступательные движения. Голые ноги обхватывают его за талию, жмутся пятками к крепким ягодицам. Ткань выглаженной рубашки трётся о кожу. Рывки, стоны. По телу пробежала дрожь.
Девушка вскочила, хватая сумку.
Мерлин, Грейнджер. Возьми себя в руки.
Коридоры наполнялись студентами, но никто и внимания не обратил на то, что староста девочек выскользнула из двери, которую не открывали с прошлого года, наверное.
Отряхивая с одежды пыль, Гермиона шагала, глядя прямо перед собой и прижимая к боку сумку. Мысли почти не беспокоили её, когда она вышла к лестницам, поднялась на нужный этаж.
Прошла мимо галереи, встретила нескольких гриффиндорцев — здесь людей было меньше, чем на нижних этажах. Поблагодарила Мерлина за то, что он разводит её пути с Миллером уже который день. И за то, что тот сам не кинулся искать её после всего, что произошло в Хогсмиде.
Когда она поднималась по последней лестнице, где людей уже вовсе не было, голову посетила мысль, что Курту, пожалуй, к этому не привыкать — раз потискаться за столиком в кафе. Не то чтобы она хотела повторить свой эксперимент…
Но ей было интересно.
Интересно,
Не заиграйся, Грейнджер. Малфой не тот человек, который позволит шутить с собой дважды.
Да и Курт бы наверняка… наверняка не согласился. И она понимала, что это неуместно, грязно, низко, и нечестно, и глупо, и… Было ещё что-то из разряда эпитетов — она не успела подобрать, потому что подняла взгляд и уткнулась в улыбающееся лицо Жёлтой Дамы.
Так, соберись. Это разговор ни о чём. Ничего страшного.
Просто это неизведанная почва.
Как себя вести? Она, черт возьми, понятия не имела. Ладно. Выдохни, Грейнджер.
— Фениксус.
И портрет медленно отъехал в сторону.
Дверь в гостиную открыта. Малфой стоит у камина, глядя в огонь. Думает. Девушка почти слышит, как бьются в голове его мысли. Тёплые блики пляшут по напряжённому лицу. Красиво.
Красивый.
Гермиона внезапно смутилась. Сделала несмелый шаг к креслу и осторожно поставила на мягкие подушки свою сумку. Он резко повернул голову, моментально съедая девушку глазами. Затягивая в великолепную, облачную серость. Тяжёлую, влекущую.
Ей показалось, что этот взгляд ведёт её прямо в голову хозяина. Будто на леске. Ближе и ближе. Подтягивая, подёргивая, как мучающий болью зуб. Под тень этих длинных ресниц, в мысли, в сознание…
Она моргнула и опустила глаза.
Драко сощурился. Он не любил, когда это происходит вот так — резко. Раз — и контакт утерян. И сам будто подвешен за рёбра на невидимые крючья.
Что делать? Как?
Да к чёртовой матери всё это.
Снова взглянул в камин. Нагретый воздух облизывал грудь сквозь рубашку. Вдруг пришло осознание, что привыкание к этой гостиной практически не контролируется. Малфою здесь действительно начинает нравиться. И даже то, что комната насквозь пропитана теплом. Оно уже не душило.
Скорее, треск поленьев из камина уютно отдавался в груди.
А ещё здесь всё пропахло Грейнджер. Всё, каждый уголок, каждый сантиметр. Её запах уже был изучен вдоль и поперёк — оставалось лишь поражаться, как он не замечал его раньше. Как вообще такое возможно — не заметить то, что стало столь необходимым?
Необходимым.
Это немного напрягало. Но Драко решил не придавать этому значения. Не сейчас. Пока Грейнджер не было, он успел прийти к выводу, что, пожалуй, ему это даже нравится. Ведь можно было закрыть глаза и почувствовать себя почти нормальным в том сумасшествии, что поглощает с головой.
Гриффиндорка тихо кашлянула. Так, будто он мог забыть, что она здесь. Или в попытке начать разговор. Драко снова обернулся.
Тёплые глаза спрятаны опущенными веками. Девушка упрямо сверлила взглядом пол.
Миллер. Она хочет говорить о Миллере.
Эта мысль заставила нахмуриться, и Малфой скрестил руки на груди, делая один медленный шаг к Гермионе. Не сжалась, отметил про себя. И остался доволен. Значит, не бежит от его прикосновений. Что не странно, если учесть, чем они занимались пятнадцать минут назад.