Платит последний
Шрифт:
Контора не впечатляла. Особняк, и хорошо отреставрированный, но у дверей этого двухэтажного особняка было восемь табличек с названиями фирм, и самая скромная — «Фирма “Ивашников”». В офисе поблекший евроремонт; пожилая не то кассирша, не то бухгалтерша за решетчатой дверью одним пальцем тычет в клавиатуру компьютера, другая дует чай из огромной кружки. Ивашников познакомил их с Лидией. Представлял он ее всем одинаково: «Моя хозяйка». Теперь понятно, почему не «невеста» и не «жена»: здесь знают, что он еще не разведен. Имена у бухгалтерш были такие же пожилые и незапоминающиеся, как они сами.
В приемной на подоконнике стояли клетки с распевающими
— Люсьена, — командным голосом сказал Ивашников, — ты сделала…
И он стал перечислять, что должна была сделать Люська, а та каждый раз говорила «Ай дид ит!» и дурашливо кивала, и закинутая на грудь коса дергалась, как кошачий хвост. Лидия поняла, что этот спектакль немножко для нее. Демонстрация Люськиных деловых качеств.
Как ни странно, Люська совершенно искренне мурлыкнула Лидии: «Останься, потреплемся», и Лидия приняла ее обращение на «ты» и остро захотела потрепаться.
— Я тебе не нужна? — спросила она Ивашникова, который нацелился в свой кабинет.
— Вообще-то мы ждем Виталика, — сказал Ивашников. — Хочешь, посиди пока с Люсьеной, а хочешь — у меня. Но я буду работать.
— Я лучше на женской половине, мой господин, — с покорностью восточной женщины сказала Лидия. Ивашников шлепнул ее по заднице, не постеснявшись Люськи (а может быть, чтобы показать Люське).
Он ушел, а Лидия осталась с Люськой. То есть уже без Люськи: работоспособная секретарша умчалась наливать воду для чая. Когда она вернулась и показала свое хозяйство, Лидия охнула от зависти. Она не была такой домовитой, как Люська, и уже не научится никогда.
Воду Люська фильтровала через два фильтра. Чая у нее было десять сортов. И был склад конфетных коробок и шоколадок, которые посетители дарили Люське, а она потом скармливала их опять же посетителям, если они засиживались у Ивашникова и тот просил подать чаю в кабинет.
— Я его не люблю, — без всякого захода сообщила Лидии Люська. — Спать — не возражала бы. Но это пока тебя не было. Залетной я бы морду расцарапала, а твоя карточка сколько я тут работаю, столько у него на столе стоит. Так что забирай его и держи двумя руками. Характером он замечательный, платит за меня и за Виталика в институт. Молока или там ирисок молочных не ест, а что-нибудь кисломолочное за милую душу. Любит маслины, ездит на рыбалку, а больше я ничего существенного про него не знаю.
Лида растрогалась и подарила Люське всю свою косметику, потому что решила больше не краситься. А Люська подарила ей сворованную у Ивашникова его фотокарточку с лещом.
— Он очень переживал, когда я ее стащила, — с гордостью сказала Люська. — Здесь лещ — два кило.
Потом приехал Виталик, и начались чудеса.
К вечеру Лидия стала владелицей бывшей своей, а теперь снова своей квартиры и кредитной карточки (вот для чего Виталику нужна была ее фотография). Держитесь, девочки, это еще не все. Нежданно-негаданно Лидия превратилась в натуральную капиталистку, хозяйку собственной фирмы ООО «Лидия»! Чем ООО занималось,
Занимались Лидией и «Лидией» Виталик и Люська, а Ивашников только подписывал документы. Вид у него был мрачноватый. Ближе к вечеру он вышел из кабинета, попросил Люську заказать для всей компании ужин в «Метрополе» и сказал, что ему надо бы отъехать на часок.
На прощание он сделал всем ручкой и уже совсем было ушел, но вернулся от двери и поцеловал Лидию в губы.
Вышел и пропал.
И НЕ ЛЮБИШЬ, А НЕ БРОСИШЬ
Тот, Кто Давал Безошибочные Подсказки начал теребить Ивашникова еще затемно. В шесть часов тридцать две минуты, если кому-то интересно. Проснувшись, Ивашников тупо смотрел на светящиеся цифры в окошечке таймера и не мог сообразить: почему 6.32, разве он кому-то назначал встречу с утра пораньше? И почему у него такое чувство, как будто чего-то не хватает?
Разметавшись во сне и обняв подушку, умиротворенно сопела Лида Рождественская. По Кутузовскому редко проезжали машины; свет их фар, отразившись от потолка, скользил по ее будто светящемуся телу. Почему — «будто»? Любимая женщина всегда светится в темноте, ты можешь закрыть глаза и все равно будешь видеть ее душой. Лида. Лида Рождественская, моя любимая женщина.
Чего же все-таки не хватает?
Не хватало звука, вот чего. Таймер должен был включить радио, а радио не играло. Выходит, Ивашников проснулся сам. Может быть, от Лидиного дыхания, оттого, что отвык спать с женщиной?
Ладно, сказал себе Ивашников, проснулся, так вставай.
Примерно треть своей жизни человек спит. Ивашникова этот факт очень удручал, и он старался проспать поменьше, не треть, а хотя бы четверть жизни.
Он поставил кофе, принял душ, побрился и успел на кухню как раз к тому моменту, когда кофейник закипал. Этот механизм был заведен раз и навсегда — не глядя на часы, Ивашников знал, что прошло восемь минут.
Чтобы не слоняться без дела, дожидаясь, когда проснется Лида, он взял кофейник, чашку и пошел в кабинет поработать. Виталиковы расчеты по сделке с компьютерами Ивашникову не нравились, но конечная цифра его в общем устраивала, и, пока они не выиграли конкурс, вдаваться в подробности не было смысла. А сейчас Ивашников сел за собственные расчеты и нашел, как сэкономить семьдесят с лишним тысяч долларов. Охренеть, да? Ивашников сам еще не привык к числам такого порядка.
Потом он занимался другими делами, и все удавалось играючи. Клавиатура компьютера клацала и стонала, Ивашников совершал подсчеты в уме раньше, чем успевал ввести цифры в компьютер, легко вспоминал пункты договоров, которые лежали в офисе.
В девять он вынырнул из эйфорического состояния удачливости. Пробежался по сделанному и, хотя был суеверен и пуще всего боялся делить шкуру неубитого медведя, прикинул итоги. Если все пойдет, как хотелось бы, то за сегодняшнее утро он заработал сто девяносто две тысячи. А если не раскатывать губы, то в наихудшем варианте — тысяч пятьдесят.