Платит последний
Шрифт:
Трехдюймовочка с останками тысячедолларового костюма смоталась в химчистку-автомат и села за допотопный «Зингер» пришивать то, что можно было пришить. А Лидия, стянув ремешком Трехдюймовкино великанское платье, сбегала в фотоателье сняться на паспорт. Когда она вернулась, майорша с гордостью показала свою работу. Ей удалось реанимировать даже разорванный пополам жакет.
Вопрос с одеждой решился таким образом очень удачно (плащ Лидия одолжила у Трехдюймовочки. Ей же только добежать до родительского дома, а там у нее шуба). А вот с обувью было просто никак. Трехдюймовочка дала ей совсем новые ботинки с треснувшей пополам
Под конец сборов Трехдюймовочка, вздыхая, вытащила из шкатулки все сбережения майора милиции за пятнадцать лет беспорочной службы: пятьсот долларов. Как всегда, если дело касалось заначки, она показала Лидии старую сберкнижку с семью тысячами советских рублей и обматерила реформаторов.
— Восстановлю кредитную карточку и верну, — с тяжелым чувством пообещала Лидия, пряча деньги в кармашек жилета. — А если что, продадите подзорную трубу и прицел.
— Если — что? — неожиданно взъярилась Трехдюймовочка. — Смотри, Лидка, чтоб никаких больше авантюр!
Лидия, конечно, пообещала, что авантюр не будет, она теперь ученая. Но дурное предчувствие осталось.
Договорились так: она едет домой за вещами, пока Парамонов не ушел, а Трехдюймовочка через час забирает из ателье фотокарточки. Встречаются в паспортном столе.
Свидание с пока еще законным супругом началось в теплой, дружественной обстановке. Парамонов, пока нет отца, решил штурмом добиться примирения. Не успела Лидия войти, как он запустил ей руку под плащ. Изо рта у него свежо пахло зубной пастой. Готовился: начистил протезы.
— Ну иди ко мне, моя изменница, шлюшечка моя!
Лидия с веселым изумлением смотрела на его склоненную лысину. Парамонов был настолько чужим, что даже не вызывал злости. Ни с того ни с сего вспомнилось, как еще студенткой она играла с мужем в дочки-матери. Пятнадцатилетняя разница в возрасте казалась пропастью, в чем и была особая прелесть: «Дать Сергунчику курочки?» Парамонов обожал эту игру, надувал губы, капризничал: «Совсем не жалеешь своего маленького Сергунчика».
— Сергунчик! — Она ухватила супруга за остатки волос на виске и потянула, желая сделать больно. — Тебя надо судить за умышленную порчу моей жизни.
Сергунчик как ошпаренный выдернул руку из-под ее плаща:
— Пусти, корова! Наблатовалась со своим уголовничком, проститутка!
Слова проскакивали мимо ушей, как будто Парамонов ругался на иностранном языке. Лидия ухватилась поудобнее, за длинную, прикрывавшую лысину прядь, и погнала невысокого Сергунчика в туалет. На полпути он сумел вывернуться, сам добежал до двери, юркнул, защелкнулся и забарабанил по стояку. Ага, соседей в свидетели зовет. Это что-то новенькое — наверное, адвокат ему посоветовал перед разделом жилплощади.
— Я тебя в дурдом запрячу, нимфоманка фригидная!
А вот это уже открытие в науке сексологии: «нимфоманка фригидная». Лидия выключила ему свет и туда-сюда щелкнула задвижкой — пусть думает, что она его заперла.
— Ним-фо-ман-ка! — к радости соседей, скандировал мечтающий стать ректором института автор двух монографий и десятка
Лидия пошла на кухню, порылась в мусорном пакете и, конечно, нашла телеграмму отца: «Долетел нормально Тюмень гостиница Прометей номер 412». Еще не было случая, чтобы отец, уехав в командировку, не дал о себе знать. А Парамонов-то врал…
Выйдя в коридор, она увидела сгорбленную спину супруга, метнувшуюся от стенного шкафа в комнату. Скрежетнул в замке ключ. Лидия подбежала к шкафу, рванула дверцы — точно, все сапоги попрятал! Хорошо, что шуба висела в гардеробе у отца. Лидия надела ее поверх Трехдюймовочкиного плаща, взяла из отцовского стола запасные ключи от квартиры, и на этом сборы закончились. Белье и вообще все, что могло пригодиться, осталось в комнате, где сидел, запершись, Парамонов. Она пожалела, что у нее нет гранаты со слезоточивым газом, как у штурмовавших гараж милиционеров.
Зазвонил телефон. Лидия автоматически сняла трубку, хотя не жила в квартире отца больше двух месяцев и ей уже никто сюда не звонил.
— Лид, все в порядке, — победно сообщила Трехдюймовочка. В трубке явственно слышалось сопение: Парамонов подслушивал по параллельному телефону. — Знаешь, кто у вас начальник паспортного стола? Кеша Кушнарев!
— Не помню, — сказала Лидия.
— Ну вот, он тоже сразу тебя вспомнил! — Трехдюймовочка говорила явно для этого Кеши. Расчет был простой: если Кеша хоть сколько-нибудь прослужил на оперативной работе, то, конечно, обращался к экспертам. А сейчас Трехдюймовочка уговорила его, что якобы он Лидию помнит: «Ну как же, Лида, Лида Парамонова, беленькая такая!» — Подъезжай скоренько, здесь твоя подпись нужна. — Трехдюймовочка профессиональным ухом уловила сопение Парамонова и добавила специально для него: — А на твоего муженька имеются показания: он угонщиков учил, как взламывать машины!
Муженек взревел и, судя по звуку, швырнул свой телефон в стену.
— Пока, — быстро сказала Лидия и, попав трубкой мимо рычагов, пулей вылетела в прихожую. В парамоновской двери поворачивался ключ. Она выскочила из квартиры и загромыхала великоватыми Трехдюймовкиными ботинками вниз по лестнице.
— Домой не возвращайся, шлюха! — нагнал ее голос Парамонова. Этажом ниже из-за двери высовывался старый домкомовский активист Иван Андреич. Домкома не было уже лет десять, а Иван Андреич был бессмертный, как идеи коммунизма. Похоже, он прослушал у отдушины в своем туалете всю разыгранную Парамоновыми радиопьесу и теперь любовался финалом.
Лидия летела по двору на полусогнутых, старясь, чтобы длинные полы шубы прикрывали болтавшиеся на ногах Трехдюймовкины ботинки, у которых по-клоунски загнулись кверху носы. Лопнувшая подошва чавкала.
В паспортном столе все обошлось не так уж плохо. Увидев друг друга, и Лидия, и, похоже, Кеша лишний раз убедились, что незнакомы. Вдобавок лопнувший ботинок громко хлюпал, и при каждом шаге из него выдавливалась вода, оставляя на полу грязные следы с отпечатком трещины. Кеша, красавец майор, это заметил, а Лидия заметила, что на нем чиненые полуботинки с густо замазанной гуталином латкой на косточке. Они переглянулись с большим пониманием, Кеша дал ей расписаться в уже готовом собственном паспорте и еще в каких-то бумагах, и спустя минуту позора Лидия с Трехдюймовочкой оказались на улице.