Плавни
Шрифт:
В тот же день был разработан план убийства председателя ревкома Семенного и вызван из плавней хорунжий Георгий Шеремет. Но прошла неделя, а план еще не был приведен в исполнение, и генерал, придававший этому убийству огромное значение, заметно волновался.
…В то утро, когда Тимка с братом бежали из станицы, Сухенко встал особенно рано.
Было воскресенье, и штаб, кроме одного дежурного офицера, не работал. Можно было бы поваляться в постели, помечтать или выспаться как следует. Но утро было так хорошо, воробьи так задорно и весело чирикали за
В саду, там, где между абрикосовыми деревьями и вишняком зеленели грядки с луком и укропом, пестрая кошка, поймав крота, обучала двух котят искусству охоты. Крот был еще живой и смешно ползал по траве, стараясь уйти. Сухенко подошел поближе и взял крота в руки. Он, улыбаясь, смотрел, как серое маленькое существо с густой шелковистой шерсткой тыкалось подслеповатой мордочкой в его ладонь. Кошка сидела тут же, ее янтарно–желтые глаза выражали беспокойство и неудовольствие. По временам она мяукала, требуя назад свою добычу.
Сухенко наклонился и погладил белого с черными пятнами котенка. Он посадил его себе на плечо и пошел во двор. Котенок громко мурлыкал, стараясь пососать кончик его уха. Сухенко было щекотно и в то же время смешно.
Около амбара он увидел своего ординарца. Ты что под амбар заглядываешь?
Ординарец выпрямился и стал во фронт:
— Господин полковник, прибегла, под амбаром лежит…
— Кто прибежал? Что ты за чепуху мелешь?
— Дианка прибегла.
Сухенко сразу стал серьезным. Дианка — гончая собака покойного мужа Деркачихи — была отдана им две недели тому назад отцу Кириллу, и тот держал ее на привязи. Если Дианка прибежала на хутор, значит, в станице что–то случилось…
— Ошейник снял?
Никак нет. Она как прибегла, так зараз под амбар.
— Сбегай на кухню, принеси кусок вареного мяса и миску молока.
Когда еда была принесена, Сухенко снял с плеча котенка, поставил миску с молоком на землю и, заглянув под амбар, стал звать Дианку. Дианка, припадая к земле, скорее подползла к нему, чем подошла. Он снял с нее ошейник и дал ей мясо.
Ошейник был широкий, из сыромятной кожи. На обороте было что–то написано карандашом, но так мелко, что Сухенко никак на мог прочитать. Он почти бегом направился к дому. Пройдя в свою комнату, вынул из–под подушки бинокль, вывернул из него одно стекло и подошел к окну.
«Хорек упал в подвал. У вас в скором времени ожидается наступление жары». — Слова «в скором» и «наступление» были подчеркнуты.
…Генерал только что проснулся. Он лежал на своей походной койке и просматривал полученные из Крыма газеты, когда в его комнату ворвался Сухенко с ошейником в руках.
— Какая муха укусила вас, полковник? — ворчливо спросил Алгин и недовольно положил газеты на табуретку.
— Ваше превосходительство, хорунжий Шеремет арестован. Убийство не удалось. Семенной готовит наступление на хутор, они могут быть здесь даже сегодня.
Сухенко выпалил все это залпом. Немного отдышавшись, добавил:
— Надо немедленно переводить штаб в
— Откуда вы получили эти сведения?
— От отца Кирилла.
Алгин поднялся, сел на койке и стал не спеша одеваться. Надевая сапоги, сердито бросил Сухенко:
— Готовьтесь переезжать. Сейчас же вызовите ко мне есаула Гая и пошлите нарочного к полковнику Дрофе. Конвойную сотню — в ружье.
Горнист еще играл тревогу, а конвойная сотня уже начала съезжаться на обширный двор Деркачихи.
Сухенко стоял на крыльце и с досадой думал о том, как обидно бросать обжитое уже место, любезную хозяйку и ее вкусные обеды для того, чтобы поселиться в сырых землянках среди непроходимого болота и камышей.
Ему захотелось курить, он полез в карман за портсигаром.
— Са–а–а-ди–и–ись! — пропел команду есаул конвойной сотни…
В пяти верстах от хутора Тимку и его брата остановил разъезд отряда есаула Гая. От него они узнали, что штаб выехал в плавни и что сегодня ожидается налет конных сотен Семена Хмеля на хутор.
Около самого хутора они встретили отряд есаула Гая. Гай долго расспрашивал Тимку про гарнизон, его командиров, вооружение и настроение казаков. По мере рассказа лицо есаула мрачнело все больше и больше. Он несколько раз перебивал Тимку и заставлял его повторять фамилии казаков, перешедших на сторону красных.
— Лучших пулеметчиков переманул, гад, — зло процедил есаул.
— А вот Ванька Храп не перебежал бы. И зачем только послали вы его на хутор? — спросил Тимка.
— Не посылал я его. Сам набился. Ты что, видно, совсем? — Тимка утвердительно кивнул головой. — Так вот что… паняй на хутор, отдыхай, а завтра я тебя зачислю, у меня в первой сотне взводного урядника нет. Ты что же, и седло, и оружие бросил, да и сам в одном чекмене?
— Так пришлось…
— Пришло–о–ось! Ладно, оружие и седло найду, а черкесок у меня нет, это не гарнизон, сам добывай. Ну, валяйте отдыхать.
— А вы хутор не сдадите? — вмешался Георгий.
— Хутор? Это видно будет. Думаю, немногие из них в станицу вернутся.
Приехали беглецы на хутор еще засветло. Тимка нашел кем–то забытую бурку, расстелил ее прямо на полу в зале и лег спать.
Влево от дороги, на дальнем хуторе, заброшенном в степи, петухи пропели полночь. Разбуженная их пением собака тявкнула спросонок, помолчала немного, словно прислушиваясь к чему–то, и вдруг залилась звонким лаем. Ей отозвались другие.
Но вот в собачий лай вплелся протяжный волчий вой. Он то замирал на высокой ноте, то понижался до октавы, заставляя лошадей настораживать уши и уже не так уверенно идти в темноте.
Собаки замолчали, лишь одна, — видно, самая молодая, — тявкнула еще несколько раз, но, не получив поддержки подруг, заскулила и смолкла.
— Эка… всю душу выворачивает! — недовольно проговорил комиссар и покороче набрал поводья.
Вой прекратился. Несколько минут было тихо, потом снова завыл волк, но уже справа от дороги.