Снова – слышишь? – в поле звук — Это – ДШК — Встаньте, дети, встаньте в круг, Чтоб наверняка. Встаньте, дети, как один — Вместе веселей! — Из подвалов, из руин, Изо всех щелей.Невозможной синевыНебо из окна.Где в войну играли вы —Пятый год война.Приумножилось разлукВ стороне родной;Ты мой друг, и я твой друг,Посиди со мной.Что сказать тебе хотел,Не скажу пока:Снова – слышишь? – артобстрел,Снова – ДШК.Ржавый танк, как старый жук,Загнан в капонир.Встаньте, дети, встаньте в круг,Измените мир.Чтоб над каждой головой,Чистый как кристалл,Невозможной синевойНебосвод сиял.Хватит горестей и бед,Тех, что – искони!..Дети встанут, и в ответСкажут мне они:– Снова – слышишь? – в поле звук —Залповый режим.Ты мой друг, и я твой друг,Мы
давно лежимТам, где тянется в пылиЛесополосаИ звучат из-под землиНаши голоса.
Провинциальный роман(с)
Среди лая жучек и трезоровНочью, по дороге на вокзал,Мастерицу виноватых взоровКто-то проституткой обозвал.Здесь такое часто происходит —В подворотнях, пьяные в дрова,Так гнобят друг друга и изводятВерные поклонники «Дом-2».Но беду не развести руками,Если ты нечаянно свернулВ переулок, прямо за ларьками,Где открыт последний ПБОЮЛ.Там, тая недюжинную силу,Собраны, слегка возбуждены,Ожидают нового терпилуМестные, «с раёна», пацаны.Впрочем, вру: не говорить пристрастно —Первый твой завет, постмодернист!Здесь таких, настроенных опасно,Нет как нет, давно перевелись.Но не всем пока ещё по силамИзменить себя и уберечь:До сих пор барыжит «крокодилом»Маленьких держательница плеч.Но, глядишь, завяжет понемногу,На траву и смеси перейдёт.Молодым – везде у нас дорога,Старикам – везде у нас почёт.Если в рай ни чучелком, ни тушкой —Будем жить, хватаясь за края:Ты жива ещё, моя старушка?Жив и я.
«Который год в тюрьме моей темно…»
Который год в тюрьме моей темно И море на отшибе колобродит;И, может, лучше, что ко мне давно,Как к Евтушенко, старый друг не ходит.А постоянно ходят – оh my God! —Лишь те, что называются «с приветом»…В моей тюрьме темно который год,Как в келье с отключённым Интернетом.И женщина, которая – акме,Давно со мной не делит страсть и негу.Который год темно в моей тюрьме,Да так, что лень готовиться к побегу.
Патриотический роман(с)
Почти ничего не осталось от той, что любила меня,Быть может, лишь самая малость, какая-то, в общем, фигня;Ничтожная жалкая доля от чувств, что питала она:Навязчивый вкус алкоголя; рельеф обнажённого дна.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим;Внизу, среди впадин и трещин, во тьме отступивших глубин,Доверчиво, просто, по-детски сказала, прощаясь, она:«Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна».Я век коротал в бессознанке, но чуял, как гад, каждый ход.Прощание пьяной славянки запомнил без знания нот.На смену большому запою приходит последний запой;А мы остаёмся с тобою, а мы остаёмся с тобой,На самых тяжёлых работах во имя Крутого Бабла;Я век проходил в идиотах; ты медленно рядышком шла.Меняя своё на чужое, чужое опять на своё,Мы вышли вдвоём из запоя… Почти не осталось её.Щекой прижимаясь к отчизне, в себе проклиная раба,Мы жили при социализме, а это такая судьба,Когда ежедневную лажу гурьбой повсеместно творят…И делают то, что прикажут, и действуют так, как велят.Летят перелётные птицы по небу во множество стран,Но мы не привыкли стремиться за ними… ты помнишь, как намНе часто решать дозволялось, в какие лететь е…я?Почти ничего не осталось от той, что любила меня.Все трещины, впадины, ямки: рельеф обнажённого дна;Прощание пьяной славянки; родная моя сторона;Простые, но важные вещи – как воздух, как гемоглобин.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим.Где рухнула первооснова, там нет никого, ничего:Мы не полюбили чужого, но отдали часть своего.Уверенно, гордо, красиво – не знаю, какого рожна:«Таков нарратив позитива», – сказала, прощаясь, она.Быть может, лишь самая малость – и кончится это кино:Унылый столичный артхаус, типичное, в общем, говно,Но нам от него не укрыться в осенней дали голубой,Летят перелётные птицы, а мы остаёмся с тобой.
«Заболев, я думал о коте…»
Заболев, я думал о коте: С кем он будет, ежели умру? О его кошачьей доброте, Красоте; и прочую муруДумал я и спрашивал: ну вот,В душной предрассветной тишинеТак же, как ко мне подходит кот, —Подойдут ли ангелы ко мне?И пока расплавленный чугун,Застывая, сдавливает грудь,Будь бобтейл он или же мейн-кун,Без проблем забрал бы кто-нибудь.Вьюгой завывает месяц март,Провожая зимушку-зиму,В подворотне найденный бастардНужен ли окажется кому?Если доживу до декабря,Буду делать выводы зимой:Те ли повстречались мне друзья?Те ли были женщины со мной?Никого ни в чём не обвиню.И, когда обрадованный котНа кровать запрыгнет, – прогоню:Он не гордый, он ещё придёт.Без обид на свете не прожить;Но, когда настанет мой черёд,Сможет ли Господь меня проститьТак же, как меня прощает кот?
На прощанье
Снова море колобродит:Посреди дождяТо уходит, то приходит,Плачет, уходя.Недоедено хинкали;Сквозь прибрежный гулИз динамиков в курзалеДДТ олд скул.Подыграй, прикинься Музой,Пеной и волной,Где курортник толстопузыйПлавает с женой.Хватит жить всеобщим
горем,Раны бередя;Подыграй, прикинься морем,Небом без дождя.Так, как будто бы любила —Сотвори добро,Пожалей, как Коломбина,Своего Пьеро.Чтоб услышал, на прощанье,Как когда-то, я:Шёпот, робкое дыханье,Трели соловья.
«Когда строку диктует чувство…»
Когда строку диктует чувство, Стихи выходят не всегда. Живу легко и безыскусно: Гори, гори, моя звезда.Поговорим о том, об этом,Любой поэт – Полишинель.И тёмный ждёт – с далёким светом —Нас всех туннель.Твоим делам, твоим работамДадут оценку наверху.А если так – тогда чего там! —Какого ху?.. —Без сожаления, невинноБери чужое – просто так:Льёт дождь. На даче спят два сына,Допили водку и коньяк.Они с утра разлепят веки, —Во рту как будто сто пустынь.С похмелья братья все! Во векиВеков. Аминь.Они с утра разгладят лицаИ под глазами волдыри;Но нечем, нечем похмелиться! —Звезда, гори!Себя почувствуют, бывало,С чугунной сидя головой,В глуши коленчатого вала,В коленной чашечке кривой.Когда волна галлюцинаций,Заполнив мозг, спадёт на треть,Им вновь захочется смеяться,Кричать и петь.Но не напишется нетленка,Когда полжизни пополам;И будет низкая оценкаЛюбым делам.Кто бросил пить, всего помимо,Тот знает рай и видел ад.На даче спят – непробудимо, —Как только в раннем детстве спят.
«Тот человек, что подобрал котёнка…»
Тот человек, что подобрал котёнка, Когда за гаражами падал снег, Натурой был возвышенной и тонкой И сложный был, по сути, человек. Вились снежинки, медленно паря, В люминесцентном свете фонаря. Из-под ворот – ободранный, субтильный — Котенок к человеку подошёл, И назван был со временем Матильдой, Когда его определили пол. Живя с людьми, мяукающий звонко Всегда получит миску молока, —Не знаю, как отсутствие ребёнка,Но друга заместит наверняка.Любил людей, но был с причудой зверь:Сбегал в подъезд, лишь приоткроют дверь.Тот человек – в большом был да и в малом —Одновременно: жертва и злодей;Считал себя, конечно, либераломИ не любил, как следствие, людей.– Мы как в плену! Бессмысленно геройство!За нами не пойдёт на брата брат!Свои тираноборческие свойстваУтратил основной электорат… —Так думал он, блуждая по кустам,Когда искал Матильду тут и там.Но жить рабом, каким-то унтерменшем —В родной стране! – он будет – оттого,Что полюбил одну из русских женщин —Ту, что на днях оставила его.– Она ушла! Скажите-ка на милость!Таким вот, как она, благодаря,Тут со страной любви не получилось!.. —Так думал он, страдая втихаряСреди дворов, на каждом поворотеТопчась и подзывая: «Мотя! Мотя!»Не слишком полагаясь на возможностьВозврата либеральных конъюнктур,Он материл возвышенность и сложностьСвоей наитончайшей из натур.На старый – весь затоптанный, помятый —За гаражами выпал новый снег.– Мы как в плену! Повсюду ебанаты! —Так думал тот несчастный человек,Себя пытаясь честно обмануть,Что, может, всё получится вернуть.Но был момент, когда ему приснилось,Что с женщиной возобновилась связь;И со страной любовь восстановилась;Вернулось всё… Матильда не нашлась.
«На Пешков-стрит (теперь Тверская)…»
На Пешков-стрит (теперь Тверская), Где я к москвичкам приставал: «А знаешь, ты ничё такая!» — Москва, Москва – мой идеал. Не надо! – город не угроблен, Пока в нём строят и живут, И часто: «Да и ты ничо, блин», — Ответить могут там и тут.Но до сих пор, поднявши ворот,Где площадь Красная видна,Пересекаю Китай-город,Как будто площадь Ногина.Средь ограждений и решёток —На стройке жить – как жить в говне!Но центр выглядит ничё так,Да и окраины – вполне.С чего же стали центровыеТак часто-часто – нету сил! —Вздыхать о сумрачной России,Где я страдал, где я любил? —Зане родные мостовыеДавно сменил на пыльный Крым,Где обрывается РоссияНад морем чёрным и глухим.Они как думают? – за МКАДомНи счастья нет, ни воли нет,И рай вокруг считают адом,Где им Собянин – Бафомет.Москва, Москва, с какой печалиТы на протесты поднялась?За что пошли? За что стояли? —За всё, как с гадов, спросят с вас.Скажи-ка, дядя, ведь недаромУ каждой станции метроМосква заделалась базаром,Когда она – ты помнишь, бро, —Весь мир Свободой удивляя,Стояла бедной и нагой?Она была ничё такая;Но жить приятнее в другой.
Exegi monumentum
Катафалк – в итоге – данность, Неминуемое дно; «Все умрут, а я останусь!» — Только тизер для кино. Можно, с гордостью бесстыжей, Заявить не ко двору — Как в стихах когда-то Рыжий: «Я поэт и не умру». Нет-нет-нет, не поднебесье — Равнодушная земля — Весь умру или не весь я, Примет полностью меня. Ежедневно к той могиле По тропе, среди оград, Чтобы люди приходили, Надо ставить банкомат. Катафалк, и тот – нормальный — Подадут, боюсь, не враз:С маркировкой «Ритуальный» —В лучшем случае ЛиАЗ.Рыжий был излишне грустен,