Плексус
Шрифт:
– Послушай, - сказал я, словно решил отказаться от всей этой затеи, - не пойти ли нам вечером на какое-нибудь шоу, как думаешь?
Мона думала, что это отличная мысль. Мы зашли в ресторанчик перекусить, посмотрели забавное шоу - в «Паласе» - и вернулись домой, покатываясь со смеху. Мы и правда так смеялись, что я несколько часов не мог уснуть.
Наутро, как я и предвидел, она пошла к своей маленькой лесбийской подружке. Легко получила взаймы полсотни. Единственно, что было трудно, - это потом отвязаться от нее.
Я предложил не ехать поездом, а добираться автостопом. Это позволит сэкономить на дороге.
– Никогда не знаешь, чего ждать от О'Мары. Может оказаться, что это все сплошные фантазии.
– Вчера ты уверял меня в другом, - поддела Мона.
– Помню, но то было
Ее не пришлось долго уговаривать. Она согласилась с тем доводом, что если мы поедем автостопом, то больше увидим. К тому же когда едешь с женщиной, легче остановить машину.
Хозяйка была слегка озадачена нашим внезапным решением, но, когда я объяснил, что получил заказ написать книгу, она, похоже, была рада за нас и пожелала доброго пути.
– А о чем будет книга?
– спросила она, пожимая мне руку на прощание.
– Об индейцах чероки, - ответил я и быстренько захлопнул за собой дверь.
Мы довольно легко останавливали машины, но, к моему удивлению, у Моны наша поездка не вызвала ничего, кроме разочарования. К тому времени как мы добрались до Харперс-Ферри, ее просто тошнило от всего: от пейзажа, от городков, которые мы проезжали, от людей, которых встречали, от еды в придорожных закусочных.
В Харперс-Ферри мы приехали под вечер. Уселись на скале, с которой открывался вид на три штата. Внизу под нами текли Шенандоа и Потомак. Святое место, хотя бы по той причине, что здесь нашел свою смерть Джон Браун, великий освободитель. Мону, однако, совсем не интересовали исторические события, связанные с этим местом. Она не могла отрицать, что открывающийся вид преисполнен величия. Но он внушал ей чувство безысходности. Откровенно говоря, я чувствовал почти то же, но по иным причинам. Невозможно было не поддаться воздействию этого места. Слишком значительные события произошли тут, чтобы можно было позволить себе думать о собственных невзгодах. Сквозь проступившие слезы читал я слова Томаса Джефферсона, сказанные им об этом самом месте и высеченные на памятной доске, прикрепленной к скале. Слова Джефферсона звучали величественно. Но еще больше величия было в поступке Джона Брауна и его верных сподвижников. «Ни один человек в Америке,«сказал Торо, - не боролся с таким упорством за человеческое достоинство, сознавая себя человеком и личностью, обладающей такими же правами, как любые правительства». Фанатик? Возможно. Кто, кроме праведника, Мог замыслить низвергнуть прочное консервативное правительство Соединенных Штатов, имея всего лишь горстку сторонников? Слава Джону Брауну! Слава в вышних! «Я верую в Золотое правило, сэр, и в Декларацию независимости. Я думаю, они означают одно и то же. Лучше целое поколение - мужчины, женщины, дети - погибнет насильственной смертью, нежели то и другое хоть на йоту изменятся в этой стране». (Слова Джона Брауна, произнесенные им в году.) Не будем забывать, что Освободителей, захвативших город Харперс-Ферри, было всего двадцать два человека, семнадцать из которых были белые. «Горстка людей, знающих, что правда на их стороне, способны сбросить короля с трона», - сказал Джон Браун. Собрав двадцать человек в Аллеганских горах, он был уверен, что сможет в два года покончить с рабством. «Те, кто получит свободу, должны присоединиться к борьбе». Вот вам краткий портрет Джона Брауна. Фанатик? Больше чем вероятно. Тот, кто сказал: «Человек умирает, когда приходит его время, но кто боится, тот родился не в свое время». Если он действительно был фанатиком, то необыкновенным. Разве это речь фанатика? «Не позволяйте никому говорить, что я действовал из ненависти. Говорю вам, никто не имеет права мстить за себя. Это чувство не посещает мое сердце. То, что я делаю, я делаю во имя свободы человека и потому, что это необходимо».
Не в его характере было идти на компромиссы. Или ограничиваться полумерами. У него была мечта. Великая, великая мечта, которая вдохновила его на «безумные» действия. Удайся Джону Брауну встать у кормила власти, сегодня рабы были бы действительно свободны, не только чернокожие рабы, но и белые, и рабы рабов, то есть рабы машин.
Вся ирония в том, что великий Освободитель кончил так трагически по причине неисправимой снисходительности к своим
Когда те, кто осудил его на смерть, спросили о его последнем желании, Джон Браун ответил: «Пожалуйста, посылайте ежегодно по пятьдесят центов моей жене в Норт-Элба, штат Нью-Йорк». Идя к виселице, он пожимал руку каждому из своих товарищей, прощаясь и благословляя его. Вот так великий Освободитель отправился к своему Создателю…
Харперс-Ферри это ворота Юга. Вы попадаете на Юг через Старый Доминион. Джон Браун вступил в Старый Доминион, чтобы оказаться в жизни вечной. «Нет для меня господина во образе человеческом», - сказал он. Слава! Слава тебе!
Один из его современников, в своем роде почти столь же знаменитый, сказал о Джоне Брауне: «Он не мог быть судим равными ему, ибо ему не было равных». Аминь! Аллилуйя! И да марширует душа его!
А теперь я хочу спеть «Семь великих радостей». Вот припев:
Покиньте же все пустыню
И пойте осанну
Отцу и Сыну и Духу Святому
Неустанно.
Скоро мы часто будем петь эту песню, извиваясь, словно змеи, в жарких объятиях Юга…
Эшвилл. Томас Вулф, родившийся здесь, писал роман «Взгляни на дом свой, Ангел!», наверное, в то время,
когда мы появились в городе. Тогда я даже не слышал о нем. А жаль, потому что мог бы увидеть Эшвилл другими глазами. Не важно, что говорят об Эшвилле, места здесь великолепные. Он расположен в самом сердце Грейт-Смоукис. Древней земли индейцев чероки. Для них она, верно, была раем. Здесь и сейчас рай, если вы способны судить непредвзято.
О'Мара ждал нас, чтобы ввести в Эдем. Но мы опять опоздали. Дела приняли дурной оборот. Очередной бум завершился. Работа рекламным агентом мне не светила. Не было вообще никакой работы. Откровенно говоря, я почувствовал облегчение. Узнав, что О'Мара отложил немного денег, которых было достаточно, чтобы протянуть несколько недель, я решил, что это место ничуть не хуже других и какое-то время можно жить и писать здесь. Загвоздка была в Моне. Юг пришелся ей не по вкусу. Однако я надеялся, что она притерпится. В конце концов, она так редко бывала где-нибудь, кроме Нью-Йорка.
О'Мара сказал, что можно жить в хижине лесника как угодно долго и ничего не платя, если нам там понравится. Он считал, что для меня это идеальное место, если соберусь писать. Совсем рядом с городом, на склоне холма. Видно было, что ему не терпится поскорее отправить нас туда.
Уже наступили сумерки, когда мы добрались до подножия холма, где нам должны были передать ключи от хижины. В сопровождении долговязого придурковатого подростка мы поднимались верхом на муле, в сплошной темноте, на холм. Только Мона и я, между прочим. Поднимались медленно, трудно, под рев потока, мчавшегося рядом вниз. Была такая тьма, что невозможно разглядеть поднесенную к лицу руку. Почти час понадобился нам, чтобы отыскать прогалину, где стояла хижина. Едва мы спешились, как нас облепили тучи москитов. Придурковатый, нескладный, неотесанный малый, который за все это время не раскрыл рта, толкнул дверь и привязал фонарь к шнуру, свисавшему с балки. По всей видимости, в хижине несколько лет никто не жил. Повсюду грязь и мусор; крысы, пауки и прочие твари так и кишат.
Мы поставили рядом две раскладушки; придурок устроился на полу у нас в ногах. Над головами у нас с шорохом носились летучие мыши. Москиты и мухи, потревоженные нашим вторжением, набросились на нас.
Несмотря ни на что, нам все же удалось уснуть.
Мне показалось, я только успел закрыть глаза, как почувствовал, что Мона схватила меня за руку.
– Что случилось?
– пробормотал я.
Она перегнулась ко мне и зашептала на ухо.
– Чепуха, - сказал я, - тебе, наверное, приснилось.