Племя тьмы (Авт. сборник)
Шрифт:
Он стоял в темноте, не произнося ни слова. И если бы даже вспомнил слова приветствий, заготовленные заранее, язык все равно был не в силах их выговорить. Он словно омертвел во рту.
А потом вдруг — свет!
Он исходил от них, от четверых сенобитов, которые теперь, когда стена позади них замкнулась, заполнили, казалось, всю комнату. От них исходило довольно сильное сияние, напоминающее свечение глубоководных рыб, — голубое, холодное, безразличное. Внезапно Фрэнк осознал: он ведь никогда не задумывался, как они выглядят. Его воображение, столь плодотворное и изобретательное,
Почему же так жалко и страшно глядеть на них? Может, из-за шрамов, которые покрывали каждый дюйм тела: плоть, косметически истыканная иглами, изрезанная, исцарапанная и присыпанная пеплом?.. А может, запах ванили, который они привнесли с собой, сладковатый запах, почти не заглушавший вони? Или, может, потому что, по мере того, как становилось все светлее и он видел их четче, он не заметил ни радости, ни вообще ничего человеческого на их изуродованных лицах: лишь отчаяние и еще голод, от которого буквально кишки выворачивало наизнанку.
Что это за город? — спросил один из четверки.
Но голосу нельзя было определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Одежды существа, пришитые прямо к телу, скрывали половые органы, ни интонации, ни искусно изуродованные черты лица не давали подсказки. Когда оно говорило, крючки, придерживающие нависавшие над глазами клапаны и соединенные сложной системой цепей, пропущенных сквозь мышцы и кости, с другими крючками, прокалывающими нижнюю губу, дергались и обнажали голое сверкающее мясо.
Вам задали вопрос, — сказало оно.
Фрэнк не ответил. Меньше всего в этот момент он думал о том, как называется этот город.
— Вы что, не понимаете? — вопросила фигура, находящаяся рядом с первой. Ее голос, в отличие от первого, был звонче и воздушней — голос возбужденной девушки. Каждый дюйм головы был татуирован сложнейшим узором, на каждом пересечении горизонтальных и вертикальных линий сверкала булавка с драгоценным камнем, насквозь прокалывавшая кость.
Язык был тоже татуирован, аналогичным образом.
Вы хоть знаете, кто мы? — спросило оно.
— Да, — ответил наконец Фрэнк. — Знаю.
Еще бы ему не знать, ведь они с Керчером проводили долгие ночи напролет за обсуждением различных деталей и нюансов, а также намеков, почерпнутых из дневников Болинброка и Жиля де Ре. Все человечество знало об Ордене Гэша, и он тоже знал.
И все же… он ожидал чего-то другого. Ожидал увидеть хоть малейший признак, намек на бесконечное великолепие и блеск, к которым имели доступ эти существа. Он-то рассчитывал, что они хотя бы придут с женщинами, женщинами, умащенными благовонными маслами, омытыми в ваннах с молоком, женщинами, специально подбритыми и тренированными для любовного акта: губы их благоухают, бедра дрожат в нетерпении раскрыться, раздвинуться, зады круглые и увесистые, как раз такие, как он любит. Он ожидал вздохов, вида соблазнительных тел, раскинувшихся на полу среди лепестков, словно живой ковер; ожидал шлюх-девственниц, чья щелочка должна была распахнуться при первой же его просьбе и только перед ним, чье искусство в любовных играх должно было ошеломить и потрясти его, с каждым толчком поднимая все выше и выше —
Но нет. Нет ни женщин, ни вздохов. Только эти бесполые создания с изуродованной плотью.
Теперь говорил третий, самый изуродованный из всех. Черт лица было практически не различить — бороздившие его глубокие шрамы гноились пузырями и почти закрывали глаза, бесформенный искаженный рот с трудом выталкивал слова.
— Что вы хотите? — спросило оно его.
На этот раз он слушал говорящего более внимательно, чем предыдущих двух. Страх его таял с каждой секундой. Воспоминание об ужасном месте, открывшемся за стеной, постепенно стиралось из памяти. Он остался один на один с этими обветшавшими декадентами, с вонью, исходившей от них, их странным уродством, их саморазоблачающей беззащитностью. Единственное, чего он опасался сейчас, это как бы его не стошнило.
— Керчер говорил мне, что вас будет пятеро, — сказал Фрэнк.
— Инженер прибудет с минуты на минуту, — прозвучал ответ. — Еще раз повторяю свой вопрос: чего вы хотите?
Почему бы не ответить прямо?
— Наслаждений, — сказал он. — Керчер говорил, вы в них толк знаете.
— О, да, — ответил первый. — Все, что только может представить ваше воображение.
— Правда?
— Конечно. Конечно, — оно уставилось на Фрэнка голыми глазами. — О чем вы мечтаете?
Вопрос, поставленный так конкретно, смутил его. Сможет ли он передать словами природу фантасмагорических картин, создаваемых его либидо?
Он судорожно пытался подыскать нужные слова, но в это время один из них сказал:
— Этот мир… Он что, разочаровывает вас?
— Очень сильно, — ответил он.
— Вы не первый, кто устает от его банальностей, — прозвучал ответ. — Были и другие.
— Не так много, — вмешалось лицо в шрамах.
— Верно. Их мало, лишь жалкая горсточка. Но только единицы осмеливались воспользоваться головоломкой Лемаршана. Люди, подобные вам, изголодавшиеся по новым возможностям, люди, которые слышали, что мы обладаем невиданным в данном мире искусством…
— Я ожидал… — начал Фрэнк.
— Мы знаем, чего вы ожидали, — перебил его сенобит. — И во всей глубине представляем себе проблему и природу вашего безумия. Это нам хорошо знакомо.
Фрэнк скрипнул зубами.
— Выходит, — сказал он, — вы знаете, о чем я мечтаю? И вы можете предоставить мне… эти удовольствия?
Лицо существа исказилось, верхняя губа завернулась к носу, улыбка напоминала оскал бабуина.
— Но не так, не в такой форме, как это вы себе представляете, — прозвучал ответ.
Фрэнк пытался возразить, но существо подняло руку, делая ему знак молчать.
— Существуют пределы нервного восприятия, — сказало оно. — Пороги, за которые ваше воображение, каким бы обостренным оно ни было, не в состоянии проникнуть.
— Да?..
— Да, да. О, это совершенно очевидно. Ваша развращенность, с которой вы так носитесь, всего лишь детский лепет в сравнении с тем, что можем предоставить мы.
— Вы готовы попробовать? — спросил второй сенобит.
Фрэнк покосился на шрамы и крючки. И снова лишился на миг дара речи.