Племя вихреногих. Книга 2
Шрифт:
— А немцы? — хмыкнул Сергей. — Они, знаешь, вояки крутые. Очень даже. Не дай бог во врагах их иметь.
— То-то вы сами к ним в объятия не бросились, — ядовито заметила Файму.
— У вас-то дома войны с ними не было, — заметил Андрей.
— Тут была, — фыркнула Файму. — Им, знаешь, наши рожи не понравились. Недочеловеки мы им, волосы у нас не те, глаза не те… Попробовали на нас наехать…
— И оказались вы в этом вот лесу, — закончил Сергей.
— У нас с ними пакт о разделении зон ответственности, — мрачно сообщила Файму. — Мы не пускаем Хорунов на север, они — на запад.
— Ага,
— Там, в западных горах, Ключ… был, если помните, — ядовито заметила Файму. — Если бы не немцы, Хоруны уже давно бы… — она передернулась и замолчала.
— А тут что такое сверхважное? — хмыкнул Сергей. — Лес ваш красный этот? С которого без вас Хоруны все листочки оборвут и жопу ими вытрут?
— А Вороны? — вновь спросил Антон, чтобы сменить тему — разговор грозил вот-вот вновь перейти в ссору, а это было вовсе ни к чему. — Ну, арии эти?
— А они на своей Чести чокнулись, — зло уже ответила Файму. — Есть тут такое растение забавное — теркуп. Ядовитое, но не смертельно. Если его вдруг откушать, сдохнуть не сдохнешь, но крыша у тебя поедет — таким пофигизмом накроет, что жить не захочешь, но и помереть — тоже. Мы предложили Хорунов тем теркупом притравить — тогда они ещё в Столице своей жили — а Вороны на нас взъелись. Мол, Чести у нас нет, и чем без Чести победить — лучше всем на месте сдохнуть. С тех пор они нам жизни не дают.
— И в итоге загнали сюда, — догадался Сергей.
— Они лучшие в Ойкумене воины, — дипломатично заметила Файму. — А может, и вообще тут, в этом вот мире.
— А вы? — не унимался Серый.
— Мы тут только пятьсот лет живем — а они три тысячи, — обиженно заметила Файму.
— Да будто всё от этого зависит… — Серый махнул рукой и замолчал.
Антон задумался. С одной стороны, поступок Воронов показался ему, правду сказать, просто дикостью — тут в рабстве ребята страдают, а они хотят рабовладельцев на честный бой вызвать! А с другой… было в предложении Файму что-то ощутимо нехорошее. Пакостное такое…
— А что ж вы сами их тогда не притравили? — спросил между тем Андрей.
— В Столице у Хорунов свой колодец был, отдельный, не для рабов, — неохотно заметила Файму. — А в этом городе их — колодцев вообще нет, они воду в котлах кипятят. Да не в одном, а во многих. В один-два отраву бросить можно, — она покосилась на младшего брата. — Но смысла просто нет.
— Ну и что с ними делать? — кисло спросил Антон. На душе у него стало, почему-то, откровенно погано. — Ладно, допустим, выберемся мы из этого чертова леса, дойдем до Столицы, как-то выгоним вон эту Аллу, поднимем Волков, другие племена, разобьем этих гадов — а дальше-то что? Бошки им отрубим — так они снова воскреснут, где-то соберутся — и опять…
— В ямы их посадить, — зло заметил Андрей. — И кормить в сутки раз, протухшей кашей. За всё хорошее.
— Сам те ямы вызовешься стеречь? — Серый прямо взглянул на него. Андрей смущенно опустил глаза. — Да и не поможет это, самоубьются — и опять на воле.
— Теркупа им дать, а потом в яму, — предложила Файму.
Антона передернуло. Это было уже не "нехорошее". Мерзкое это было. Жуткое даже. Нелюдское…
— А что с ними тогда
А может, и дело, зло подумал Антон. Лучше уж целую жизнь воевать, чем…
— У нас, в Союзе, такие гады тоже есть, — вдруг хмуро признался Матвей. — Самобытные такие… людоеды. Ну, людей прямо не жрут, но в рабство берут запросто. У нас таких бомбами утюжат. А кто уцелел — тех на Север. На вечное поселение. Только вот не слишком оно вечное выходит, когда двенадцать месяцев зима… И не их одних туда, кстати.
— Опять же, если там самобытное людоедство — или можно и так? — спросил Андрей.
— Плевать. Решает Президиум ССНР. У нас можно вообще у таких вот детей отбирать и отдавать в русские семьи. И за одно слово не на русском — вешать.
Андрея тоже передернуло.
— Порядки у вас там… — наконец сказал он. — Такого даже у Гитлера не было.
Да. Уж! — подумал Антон. Русских в немецкие семьи отдавать… у фюрера мозг бы разорвало от одной такой мысли.
Матвей лишь пожал плечами.
— Если есть желание — можно не отдавать. Можно просто в пятнадцать лет экзамен за курс средней школы, и кто не сдал — стерилизация. А учителей где хотят пусть ищут. И что будет с теми самобытными через пару поколений?
— Вы там у себя совсем чокнулись, — буркнул Антон. — Фашизм развели какой-то. Хуже даже.
— А что делать? — хмуро спросил Матвей. — У нас, между прочим, ядерная война была. С дикой разрухой. Полстраны вообще банды всякие заняли. Потом лет десять порядок наводили. Что, всех подряд мочить?
— Да просто всё, — сказал Сергей. — Запереть их в пределах их исторических границ, все попытки выйти за них — пресекать огнем на поражение, естественно, не слушая стонов буржуев о "несчастных угнетенных народах". Дальше всё от них зависит, — захотят жить, значит, научатся вести высокопроизводительное производство, контролировать рождаемость и прочее. Не захотят — что же, проблемы индейцев шерифа не… колышут.
— Ага, сначала научатся вести высокопроизводительное производство, потом атомную бомбу соберут, и уж с ней в пределах исторических границ оставаться не захотят, — ядовито заметил Матвей. — Бомбу, знаешь, собрать легче и быстрее, чем "нарабатывать высокопроизводительное хозяйство" и ограничивать рождаемость.
Антон очень хотел знать, что ответит на это Сергей — но тут девчонки, наконец, позвали всех к столу и разговор прервался окончательно.
* * *
Завтрак, как пишут в газетах, прошел в деловой обстановке. Проще говоря, никто тут не знал, когда им удастся пожрать в следующий раз и удастся ли вообще, и потому лопали сосредоточенно и молча. Тапир или как там называлась эта несчастная зверюга, был немаленький — но и едоков подобралось немало, так что порции оказались всё же не такие, каких Антон невольно ожидал. Нет, сытно, конечно, всё такое — но далеко не от пуза. И к лучшему конечно — им предстояло не на диване лежать, а спускаться с высоченного обрыва, а потом пробираться с неделю через этот жуткий лес, и от одной этой перспективы мальчишку передергивало…