Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Дай Бог, дай Бог, - приговорил Всеволож и откланялся.
По его отбытии князь ещё долго стоял у окна, глядел по-над городом в тёплую золотую даль, наслаждался успокоительной думой: «Всё пойдёт как надо. Всё сладится. Счастливы будут не только мой Дмитрий Шемяка с сиротой Софьюшкой. Пусть вкусит счастья старший, оторва Васька Косой. Вестимо, боярышня княжичу не чета, да зато душенька незабвенной Настасьюшки будет довольна!»
СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
В первом часу серого декабрьского дня, едва рассвело и стражники открыли уличные
Вскоре двор покинули: сперва всадник в кольчатом бахтерце поверх тёплого полукафтанья, затем - карета с занавешенными оконцами. Первый - должно быть посол - отправился с охраной в златоверхий терем. Вторая - неизвестно кто - без конного сопровождения покатила в собор, к Пречистой, где совершалась обедня.
Нищие на паперти видели, как из возка с помощью служанок сошла старуха в шубе-бармихе и, осенившись крестом, скрылась в храме. Тут же поползли слухи, что с литовским вельможей прибыла на Русь его родная сестра, чего никогда и нигде не водилось. Вящие жены сидели по своим иноземным замкам, когда мужья правили посольство. А тут - сестра! Кто- то со знанием дела назвал её чуть ли не московлянкой, ну ясно, не коренной, а когда-то здесь жившей, изрядно говорящей по-русски. Его оспаривали с пеной у рта. Однако спорщики посрамились, едва кончилась служба и гостья среди прочих знатных особ явилась на паперти, стала нисходить по ступеням. Да, она была стара, но ещё красива. Очи - уголья, брови, будто писаны мастером, уста сложной резьбы. Сними с лица сеть морщин и любуйся мужским любованием!
Попрошайки потянули к ней алчущие руки. Она же подошла к старику, что, опершись о стену, свесив седые космы, безучастно глядел в свою шапку. Литвинка достала горсть голых денег [108] ... Вдруг её рука задержалась, не дотянулась до нищего. Всех и вся заставила смолкнуть русская речь иноземки:
– Э-э... Светёныш? Ужли Светёныш? Ну-ка, глянь!.. Да Ивашка и есть!
Старик поднялся кряхтя, вперился в незнакомку и затряс головой:
– Васса!.. Ишь, как переменилась! Спрячь московки [109] , достань полтину.
108
Голые деньги– мелкая монета, предназначенная для милостыни.
109
Мелкая монета (0,34 гр. серебра), названная по месту чеканки.
– Для тебя и рублей не жаль, - схватила литвинка бродягу за руку.
– Айда в мою карету.
И всем на удивленье увезла убогого...
Перед полуденным приёмом пищи нищий, отпаренный и приодетый, был введён в Столовую палату, где сидела хозяйка.
– Сядь. Поешь, попей. Да чур не упивайся, - пригласила Васса.
– А то язык во рту спать ляжет.
Ивашка выпил пива, но не прикоснулся к мёду.
– Важна стала! Вознесла тебя судьба!
– Брат был не в чести при Свидригайле и его преемнике, - заметила Васса.
– Только при Казимире [110] пошёл в гору. А я давно скорблю душой по всему русскому: ведь прожила здесь четверть века. Вот с трудом напросилась...
110
Казимир IV–
– И ладно, что напросилась.
– По смерти голубушки княгини, Анастасии Юрьевны, как отбыла на родину, так и не знаю ничего про вас, - продолжила Васса.
– Краем уха слышала, что Юрий Дмитрич, не дожив шестидесяи лет, покинул нашу грешную юдоль. А что его три сына? Отчего ты не при них, а одиночествуешь в конце жизни?
– О, - махнул рукой Светёныш.
– Ты совсем неведомка! Воды слишком много утекло. Нет ни господина, ни Юрьичей. Всё кончено!
– Как кончено?
– не поняла Васса.
– А что было?
Бывший княжий слуга откинулся на спинку кресла.
– Было разное! После тебя мы с Юрьем Дмитричем отсиживались в Галиче. Он замирился напрочно с племянником, нынешним великим князем. Даже Всеволож, - припомни-ка такого!
– перешедши на нашу сторону, не мог сговорить князя на войну. Государь-недоросль обманул Всеволожа, не взял в жены его дочь, сделал из друга супротивника.
– И весьма сильного, - вставила Васса.
– Помнится, матушка-княгиня почитала Всеволожа чуть ли не умнее всех.
– Дочь его в Кремле стала ничем, - взял новый пирог Светёныш, - а сыновья нашего князя, Василий да Дмитрий Юрьичи, сдружились с государем, даже были в числе первых на его свадебной каше. И тут-то на свадьбе случилось несусветное: великая княгиня-мать внезапно схватила князя Василья Юрьича за пояс и прилюдно объявила, что он украден из великокняжеского платья. Старый князь Пётр Константиныч, бывший наместником в Ростове, внушил ей, будто этот золотой пояс, осыпанный каменьями, был подменен последним тысяцким полвека назад тому и путём наследования попал к Юрьичу. Враньё ради большой замятии!
– Да если б даже не вранье, - вставила Васса, - так не на свадьбе ж отнимать! Ой, харапуга Софья Витовтовна! Недаром госпожа моя её на дух не переносила.
Светёныш всё-таки испил чашу боярского медку.
– Не перенесли и Юрьичи, - продолжил он.
– Тотчас отъехали. Привели в бешенство отца невиданным позором. Князь вызвал Всеволожа, вятчан из Хлынова, наш воевода Вепрев собрал галичан. Полки пошли к Переяславлю. Юный Василий ничего не ведал, пока тот же Пётр Константиныч не сообщил, что супротивник близко. Послали уговаривать, да уговорщикам под Троицей [111] указан был возвратный путь. На Клязьме дядя и племянник встретились. Набранный наскоро вооружённый сброд московский да ещё, надо сказать, в подпитии, не выдержал первого натиска. Великий князь сперва бежал, потом отдался в руки победителю. Наш Юрий Дмитрич победителем вошёл в Москву.
111
Имеется в виду Троице-Сергиев монастырь.
– Сам стал великим князем!
– радостно прихлопнула в ладони Васса.
– Рано радуешься, - взял очередной пирог Ивашка.
– Вместо того чтобы сгноить захватчика-племянника в темнице, Юрий Дмитрич тут же выпустил его с семьёй и по совету своего боярина Морозова, вопреки воле старших сыновей и предостереженью Всеволожа, дал прощённому в удел Коломну.
– Наш князь всегда был добр сверх меры, - горестно подпёрла руками подбородок Васса.
Светёныш снова приложился к мёду.