Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Прощание русского князя с татарами было хлопотным. Спасённый им бывший беклярибек ломал голову: чем ещё пособить? От охраны, пусть небольшой, какую могли бы выделить, Юрий отказался наотрез. Путь предстоит окольный - лесами, болотами, переправами. По рязанской земле, потом - через Городец и Муром. Вдвоём с Асайкой можно добираться и месяц, и год: блуждать не переблуждать. Тогда Тегиня с помощью Адаша уговорил принять серебро в дорогу. Решили нанять мужика-проводника хотя бы на несколько переходов, а там можно взять другого. Но главное, Юрию был выделен охранник истинный, природный монгол, коих немного осталось в Улусе Джучи. Этот коренастый
– В седле сидит много дней подряд, почти без еды, - завершил рассказ о его достоинствах Тегиня.
– Как звать молодца?
– спросил Юрий.
Ордынец почесал за ухом:
– Прозвища ты не выговоришь. Зови ласково по-русски Братоша.
Князь обратил внимание, что монгола вооружили двумя широкими луками и двумя колчанами, полными стрел. Узнал: натяжение тетивы - трудно и вообразить!
– около ста семидесяти фунтов, а дострел - двести-триста шагов.
Для Асайки и его господина оседлали монгольских бахматов, на каких сидел весь конный отряд царевичей.
– Покрывают огромные расстояния с короткими передышками, - пояснил Адаш.
– Питаются пучками травы и листьев, что при дороге.
– Вот теперь моё сердце за тебя успокоилось!
– порадовался Тегиня.
– Как буду объясняться в пути с Братошей?
– недоумевал князь.
– Он знает киргизский. Асай будет толмачом.
Новые друзья крепко обнялись. Искренни были и поклоны с царевичами и ордынским посольником. По самые глаза бородатый проводник Лука торопил:
– Едем, что ли?
Уже сидя в седле, Юрий ощутил, как резко похолодало. При разговорах за трапезой не верил: дескать, старики сулят суровую зиму. Поздняя осень, а ни снегу, ни льда, только дождь. И вдруг - лужи под белой коркой. Тучи в одночасье преобразились. Видно на глаз: заправлены уж не водой, а снегом. Ужели зима свалилась, как Эдигей на Москву?
Четверо всадников устремились на север, конный отрад - на юг.
4
В один из последних декабрьских дней на Владимирку в виду города вышли из лесу два пеших путника. Рослый русский поддерживал низкого азиата, судя по обветшалой в пути одежде, князь - своего слугу.
Сколько больших перемен произошли за малое время! Если в белой пустыне не узнать зелёную пойму с Клязьмой, в толпах околдованных сном великанов, укутанных в шубы-бармихи из меха зайца-беляка, не увидеть сосен и лиственниц, а в призраке горящих свечей, то бишь колоколен с маковками, сверкающими под зимнем солнцем, не обнаружить города Владимира, то уж Юрия Дмитрича с Асайкой и подавно не опознать в двух бродягах: на одном обноски заиндевелой шубы с господского плеча, а на другом вообще не пойми что.
– Оставь меня, Гюргибек. Здесь помру.
– Нет! Велю помереть в тепле! Или я не князь? Слышишь мой наказ? Живи, пока не исполнишь!
Взвился снежный вихрь, мчался к городу четверик. Юрий выбрался на середину пути, размахивая руками. Станет или раздавит? Четверик стал.
– Ты что, пёсья смерть?
– завопил возница.
– Задерживать гонца? Я т-т-тебе!
Юрий, насколько мог, громко
– Пред тобой государев брат, князь московский!
Возница взмахнул нагайкой, но руку опустить не успел.
Из кареты выпрыгнул седок в лисьей шубе, бросился к несчастному:
– Юрий Дмитрич! На руках бы снёс, да сил недостанет.
– Елисей... Лисица...
– едва шевелил губами князь.
– Помоги оружничему. Я сам доберусь.
Красные уголья обогревали карету. Тепло сморило, отняло дар речи. Голова, прежде чем окунуться в сон, разделилась надвое. Одна половина хотела расспросить о Москве, догадываясь, что Елисей Лисица послан дядюшкой в Кострому, к государю, но едет почему-то во Владимир. Другая, безразличная к настоящему, всё ещё жила прошлым. Уж слишком тяжёлым оказался для князя этот месяц.
На второй день пути пошёл снег. Следом за ним - мороз. Зима не пришла, как гостья, а ворвалась, как тать. Старики сулили суровую, да вряд ли предполагали столь страшную. В лесных просеках, хоть и движешься по колено в сугробе, не собьёшься с пути. А чуть выйдешь на открытое место, ветер сносит тебя, как река течением, и - прощай дорога! Ордынцы исчезли ещё в пределах Рязанского княжества. Что толку, если Братоша за несколько вёрст углядит опасного человека. В такую непогодь тати не ждут в кустах слабых путников, а спят на печи. Что толку, если Братоша издалека уловит дым на стоянке или пар кипящего котла? Некому отдыхать в пути, заниматься варевом, - дороги пусты. Что толку, если Братоша за двадцать вёрст почует приближенье врага, дабы успеть натянуть свой широкий лук и поразить противника за триста шагов? Сколько ни спрашивали в попутных погостах, никто не слыхал об отрядах великого темника. Всюду - ледяное спокойствие. Опаснее врагов и разбойников оказались волки. Зима еженощно собирала их вокруг костра. Если не удавалось вовремя достичь человеческого жилья, тёмные холмики из мрака следили за людьми бледными огоньками. Однажды к вечеру небо затянуло. Ночью поочерёдно сторожили, чтоб не погас костёр. Утром стали искать стреноженных коней, нашли лишь копыта да кости.
С тех пор пришлось путешествовать без проводников. В истинном смысле слова путешествовать, если можно назвать шествием барахтанье в сугробах, воистину коровье скольжение ног на льду. Остатки Тегиневского серебра обеспечивали в любом доме ночлег. Но вот оказались в густолесном и редконаселённом Муромском княжестве, где от дома до дома сто перегонов. Сызнова волчья ночь у костра. Мороз хрустел стволами старых деревьев. Слёзы леденели в глазах. Сперва наблюдал за костром Асай, потом пришла княжья очередь. Когда дошло до Батоши, Юрий взялся его будить и... отдёрнул руки. Монгол был холоден, как камень. Асай, проснувшись, размазывал кулаками грязные щёки, причитал: «Ой-я-ха!» И - на своём наречии - что-то щемящее...
И всё-таки ангелы-хранители вывели подопечных на Владимирку. Однако могло кончиться плохо, если б не поспевающий всюду Елисей Лисица. Давно не виделись. Постарел пострел! В зимнюю пору боится гонять в седле, - поспешает в карете.
– Не спи, Юрий Дмитрич, вскорости прибудем, - упрашивал вечный связной.
– Вон, оружничий твой скулит, как пёс, возле хозяина.
Асайка сидел на полу возка и выл зло и беспомощно.
– Что с тобой?
– склонился князь.
Верный слуга поднял кисти рук, ударил ими друг о дружку: послышался звук, будто уличный сторож бил двумя деревянными колотушками.