Плененная душа
Шрифт:
Огнезор сейчас мог отчетливо, с болезненной, слепящей яркостью вспомнить каждое мгновение, проведенное с девушкой. И впервые, наверное, с того дня, как показала ему мастер Вера, на что способна память одаренного — его собственная дьявольская память! — он с такой жаждой, с такой тоскливой, бессильной злостью желал избавиться от этого проклятия.
«Просто не возвращайся к этому, — мягко уговаривала Снежинка. — И без того хватает нам забот! — и, понимая, что пропадают ее слова бесполезно, спешила перевести его мысли в другое русло. — Ты должен,
Гильдмастер тяжело вздыхал и хмуро переводил взгляд на своих увлеченных раздорами спутниц.
Мила со Славой то шипели друг на друга, не поделив пологий спуск к заветному озеру, то ругались со вкусом уже у костра, напрочь позабыв о подгорающем в котелке ужине. Сердитые голоса далеко разлетались над водой, гремя надоедливым эхом в высоких сводах полутемного грота…
Его дамы вообще, как Огнезор заметил, всегда и обо всем спорили! Но в спорах этих больше не было вражды — скорее странное, только им двоим понятное, дружелюбие. И вот это-то изумляло особенно! Ведь прежде у гордячки Славы не водилось ни подружек, ни наперсниц!..
«Ты знаешь, что твой план вполне разумен, — упрямо не желала отступать Насмешница. — Поговори уже с ними обо всем! Ты не сможешь обойтись без их помощи!..»
— Может быть, — неохотно соглашался Гильдмастер. — Но я все еще не до конца уверен…
Он не хотел сейчас ни с кем разговаривать.
К добру ли, к худу ли, Слава вдруг решила по-другому.
— О чем задумался, мой мастер? — без спросу уселась она рядом, свесив босые ноги с закатанными штанинами в теплую озерную воду. — Твоя собачонка только что угробила наш ужин и чуть не схлопотала по своим кривым лекарским ручищам, а ты даже не удостоил нас, несчастных, одним из этих своих, особенных, взглядов!..
— Таким? — выплыл из раздумий мужчина, от всей души пронзая собеседницу высокомерным, осуждающим прищуром.
Та вмиг поежилась, изрядно растеряв свое нахальство.
— Сизобор просто обязан обучить меня подобным штучкам! — заворчала немного сварливо.
— Правда? Я был уверен, что презрение к другим в тебе заложено от природы!
— Не собираешься играть со мной в любезность? — решила Слава, похоже, обидеться.
— Приберегу показную вежливость для наивных барышень, дураков и недругов, — ни капли не смутился Огнезор. — К кому из них ты себя причисляешь?
Злючка вскинулась и зашипела ругательства.
— Ну-у, в этом ты меня давно переплюнула! — язвительно оборвал поток грязных слов мужчина. — Собираешься уже сказать что-нибудь, помимо витиеватых описаний непотребства да ждущей меня кары небесной?
Слава осеклась — и неожиданно хрипло рассмеялась.
— Сдаюсь! — подняла она руки. — Заговорить тебе зубы не в моих силах!
— Значит, приступай сразу к делу.
— По-моему, ты не все нам рассказываешь.
— А должен?
— Если хочешь влезть к самим дьяволам, разреши хотя бы прикрыть тебе спину… — вопреки ее стараниям, звучало это вовсе не лихачески, но жалобно и почти
— Разрешаю! — произнес он царственно. — Теперь оставишь меня в покое?
Но от Славы было просто так не отделаться.
— Почему ты так рвешься в Пещерный Храм? — сощурилась она с подозрением. — Неужели, не терпится преподнести старикашке камешки?
— А если да?
— Не ври. Ты тот еще, конечно, ненормальный — но все же не такой идиот!
Огнезор вполне согласно ухмыльнулся.
— И что же жрец, скажи на милость, с ними сделает? — спросил он уже почти весело. — Без последнего камня, как ты знаешь, наши три совершенно бесполезны!..
— Надеешься, старик знает, где четвертый? — напряглась отчего-то девушка.
— Уверен! Как ты думаешь, почему же он так за Храм свой держится? Ведь не одно столетие там безлюдно! Ахары давно то место стороной обходят, а кроме них туда и забрести некому!..
— Совсем из ума выжил, что тут скажешь! — предположила Слава с показной небрежностью.
— Не так уж он и безумен, как кажется. Ты тамошний алтарь видела?
— «Дарующий силу»? — ядовито искривила она губы. — Нет. Зато тебя на нем вполне разглядела!
— Это к делу не относится, — Огнезор недовольно поморщился. — Алтарь в Храме очень подозрителен! Тогда я этого не понял, потому что не встречался с «дарующими» прежде… Но на Южном этим летом на один наткнулся: совсем слабенький, и совсем… другой. Только сила, без капли живого! Понимаешь, о чем я толкую?
— Да чего уж тут непонятного! — еще больше напряглась черноглазая. — Если алтарь — и есть твой четвертый камень, значит скоро и до душ ты доберешься…
— Что-то не замечаю я в тебе радости.
— А чему ты предлагаешь радоваться?! — вскинулась она с внезапной яростью. — Заключенные твои давно свихнулись! Ты сам это прекрасно понимаешь, но все равно хочешь запихнуть этот ужас себе в голову!..
— Воспоминания их никуда не делись, хотя личность, наверняка, и разрушена…
— Да ты ведь заразишься их безумием! Безумием сразу четверых, Огнезор! — говорила Слава сипло и тихо, но, казалось, будто вдруг закричала. — Нам и собственного-то безумия хватает! Неужели, совсем не боишься?..
Он вгляделся в ее бледное лицо — слишком белое в светящемся над озером мареве, — по-прежнему не вполне уверенный… Еще в сомненьях, стоит ли затевать задуманное? Можно ли настолько ей довериться?..
Смотрел долго и внимательно в молоком разлившейся вдруг над водой тишине.
Слава уже молчала — упрямо поджав губы, не сводя с него злого, горького взгляда бездонно-черных глаз… И было сейчас в ней что-то такое… уязвимо-обреченное. Слишком знакомое…
Был в ней ужас. Безграничный, нелепый ужас, что рождается слепо в груди, когда человек, вокруг которого вертится весь твой мир, готов вот-вот сунуть голову в пасть к зимнему барсу. Бездумно, лихо, на твоих глазах — а ты ничего не можешь сделать. Только смотреть и молиться в панике: «Хоть бы не… Хоть бы не…».