Плененная горцем
Шрифт:
Все эти озаренные мерцающим светом свечей прикосновения и любовные игры продолжались довольно долго. Наконец Амелия ощутила, как ее охватывает какое-то умиротворенное спокойствие, а тело будто тает под Дунканом, подобно разогретому маслу. Она прижалась к нему еще сильнее. Все окружающее утратило рациональность, превратившись в туманные и совершенно неподвластные ей образы. Ее рассудок воспринимал только прикосновения его рук, скользящих по ее телу, и его горячую обнаженную плоть, тесно прижимающуюся к ее бедрам.
Она инстинктивно развела
— Ты влажная, горячая и готова меня принять, девушка, но ты должна сказать, что хочешь меня. — Он пошевелил бедрами, прижимаясь плотнее к ее пульсирующей плоти. — Я могу овладеть тобой, только когда ты этого захочешь.
— Да, Дункан, я хочу тебя. Пожалуйста!
В его глазах промелькнуло что-то озорное.
— Ну что ж, раз уж ты меня умоляешь…
Ее бедра приподнялись, и со стоном желания он погрузился в нее дюйма на два, растягивая и заполняя ее собой.
Она резко вздохнула от неожиданности, потому что ей было больно. Это совершенно определенно сопровождалось болезненными ощущениями. Он был очень велик, а она была тесной.
Но она этого хотела. Она очень этого хотела. Девушка вдруг почувствовала себя распутной. С трудом верилось в то, что все это с ней происходит на самом деле.
И она позволила себе сдаться на его милость.
Дункан содрогнулся всем телом от упоительного восторга и от усилия, необходимого для того, чтобы сдержаться. Разбухшая головка его члена лишь наполовину проникла в огненную влажность Амелии.
Ему хотелось резким толчком достичь конца пути и опустошиться в этот шелковистый жар. Но он лишь надорвал ее девственность, и впившиеся в его спину острые ноготки Амелии вынудили его замереть.
Она прильнула к его плечам. Дункан лежал не шевелясь, сдерживая силу, побуждающую его двигаться дальше, и давая ей время свыкнуться с проникновением. По ее виску скользнула слеза.
— Боль пройдет, — прошептал он, целуя ее в губы.
— Все хорошо.
Он всмотрелся в ее глаза.
— Да, девушка. Все хорошо и даже лучше.
Он задрожал и сделал глубокий вдох. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы к нему вернулась страсть и пульсирование в чреслах возобновилось. Он нажал и продвинулся еще на дюйм, потом отступил, после чего снова медленно вошел. Он действовал неторопливо и уверенно, прижимаясь к ней, пока ему не удалось растянуть ее достаточно, чтобы достичь дна ее лона.
Она тихо вскрикнула. Он начал двигаться внутри нее ласково и осторожно.
— Я не хотел делать тебе больно, — прошептал он. — Скоро тебе станет лучше.
— Мне уже лучше. Я чувствую…
Он погрузил лицо в ее волосы и хрипло прошептал:
— Скажи мне, что ты чувствуешь? Я должен это знать.
Она расслабилась, прислушиваясь к его движениям внутри своего тела.
— Это изумительно!
Он
Амелия развела ноги еще шире и, приподняв бедра, задвигалась в такт каждому глубокому и плавному его проникновению. Они прижимались друг к другу и извивались, стремясь достичь наслаждения, в котором оба себе отказывали с того самого момента, когда впервые вступили в борьбу в утро ее похищения, лежа на земле под моросящим дождем. В каждом его движении ощущалась агрессия, но она была совершенно иного рода, чем прежде.
Внезапно Амелия вздрогнула и, обхватив руками его ягодицы, замерла и напряглась под ним. Его бедра совершили еще один бешеный рывок вперед, и она ахнула. Он почувствовал стремительную пульсацию ее плоти, тесно обхватившей его тугую страсть.
Их приоткрытые губы слились в поцелуе, и ее язык заскользил у него во рту. Без малейших колебаний он уступил захлестнувшему тело наслаждению. Изогнув спину, он погрузился в нее одновременно с мощным потоком освобождения, на мгновение лишившим его сил.
Он упал на нее, ожидая, пока к телу не вернется способность действовать. Одновременно он пытался понять это странное ликование в душе. Ведь совсем недавно его мир лежал в руинах и Дункан отрекся от малейших надежд, что он когда-либо станет прежним.
Сегодня он чувствовал себя сильным, но в то же время ему хотелось быть нежным. Возможно, она права. Возможно, его жестокость можно усмирить.
Скатившись с Амелии, он лежал на боку, глядя на ее озаренный мерцающим пламенем свечей профиль. Потом она повернулась на бок и, свернувшись калачиком, смотрела на него.
— Теперь ты принадлежишь мне, — произнес он. — Никто другой уже никогда не будет обладать тобой.
— Да, — ответила она спокойным, несколько отстраненным голосом, подрагивающим от неуверенности. — Я твоя. И должна признаться, что об этом не жалею. Я совсем себя не понимаю. Прошло так мало времени с тех пор, как я тебя ненавидела. Когда я от тебя убежала, ты тоже меня возненавидел. Это какое-то безумие. Ты со мной что-то сделал?
— Да, милая, сделал. И сделаю снова, как только ты будешь к этому готова.
Она тихо засмеялась, и какое-то время они молча лежали в полумраке спальни, осторожно скользя кончиками пальцев по телам друг друга. Затем Дункан встал с кровати и направился к двери. Амелия приподнялась на локте, любуясь его великолепной обнаженной фигурой и гладкой, поблескивающей от пота кожей. Он взял медный колпачок и одну за другой потушил принесенные им свечи.
В спальне воцарилась темнота. Амелия протянула к нему руку.