Пленённая княжна
Шрифт:
— Может, она наврала все, — предположил Зар, отпивая из чары медовухи.
Я оглядел людную корчму мрачным взглядом. Я не ел эти три дня и, верно, пугал своим скверным видом лучника, но мне было плевать.
Наврала… От мысли, что она могла меня обмануть, рвало на лоскуты. Еще никогда мне не было так гадко и плохо. Я на самом дне, корчился в муках от потери. До безумия хотел ее, жаждал. Я же вывернулся перед ней наизнанку, вытряхнул всего себя, бросил к ее ногам, а она — ушла. Хладнокровно и безразлично. Я грохнул чарой по столу, расплескав мутную жидкость браги, поднялся и вышел из-за стола. Зар всполошился вместе со мной.
— Пойду снова на площадь, там буду всю ночь, — сказал он.
Бессмысленно это все. Сурьяны здесь нет. Или есть… Каким-то внутренним
Мы вышли под навес. Лучник направился в сторону площади, а я — к воротам, еще не закрывшимся на ночь.
8_5
Стылый воздух ворошил волосы, но от прогретой солнцем земли парило. Кресень в самом пике. Здесь — у ворот на окраине городища — воздух, напоенный цветением и свежестью обильной росы, что веяла с лугов, застеленных туманом. Отсюда с вершины я наблюдал, как белые клочья движутся медленно, наползая на небольшой тесный посад, растворяясь в свете костров, что жгли на окраине. Сурьяна могла бы жить в одной из этих построек, но не мог же я заходить в каждую избу и искать ее. Хотя, если не отыщу, то так и сделаю. Все переверну тут. Сумрак сгущался все плотнее, погружая во тьму зеленые долины и реку, тянувшуюся широкой лентой к окоему. Только стихший шум города тревожил воздух, но уже не так сильно, как днем, но все же и ночью тут кипела жизнь. За три для пребывания здесь уже привык.
Прошла седмица, проведенная в Воловьем Роге, как один сплошной день или ночь
— мне уже было все равно. Несколько раз отец посылал за мной, требовал домой, но я отправлял с гончим один и тот же ответ — чтобы не ждал. Конечно, князь мог сам наведаться, и тогда мне так или иначе придется следовать его воле. Хотя у него, должно быть, другие заботы, ведь растет сын.
На восьмой день в постоялый двор вновь приехал посыльный, на этот раз с вестью. Недоброй, как оказалось. Рожденный Русной ребенок умер, и князь незамедлительно требовал вернуться. Признать, меня эта весть огорчила — Найтар так надеялся, и жену взял их чужих земель. Молодая, здоровая Русна, выходит, не приживется в Роудуке…
Это утро стало для меня самым отвратительным, впервые мне не хотелось вставать и выходить, я был жив и мертв одновременно. Вспоминал проведенное с Сурьяной время, наполненное ее запахами, прикосновениями, мимолетными улыбками, перед глазами стояли зеленые омуты. Окружение не существовало для меня, только она. Не хотелось ничего, только уставиться в потолок и не двигаться. И плевать, что творилось кругом. Но Зар вынудил меня подняться. Постучав громко в дверь, лучник вошел.
— На площади народу столько, кажется, новые купцы прибыли с юга. Может, сходим? А еще, — Зар задумчиво потер подбородок, — князь велел мне привезти тебя в Роудук… иначе, — посмотрел исподлобья, — …он мне голову отрубит.
Я с шумом втянул в себя воздух, сжимая зубы, сердясь. Князь решил управлять мной угрозами. Хотелось послать его куда подальше вместе с его княжеством, но не подставлять же под удар Зара. А князь свои обещания держит. Особенно сейчас, он ведь, верно, раздавлен страшно потерей еще одного наследника.
— Сильно же ты прикипел, — выдернул Зар из мыслей, — не знаю, как князю тебя доставлять в таком состоянии, — окинул взглядом Зар, когда я поднялся. — Голову снесет точно.
Я глянул на него, промолчав.
— Жду у ворот, — ответил лучник и вышел.
Я поднялся, прошел кушату и умылся. Ледяная вода взбодрила немного. Отершись рушником и одевшись, взял пояс с оружием и покинул клеть. Расплатившись с хозяином, спустился во двор. Солнечный свет ударил по глазам больно, так, что прищурился, оглядывая площадку, куда вывел коней Зар, ожидая, когда я спущусь.
— Ну так что, пойдем к лоткам? — спросил он.
Я посмотрел в сторону людной улицы. И внутри все скребло от боли, так черство там стало, что я уже не понимал, чего хочу. Пойти и не найти ее там… было невыносимей, чем просто покинуть Воловий Рог, и эта мысли била плетьми
Погрузившись в людный поток, мы прошли мощеную тесовыми досками улицу и углубились в Торжок. Шум людской сводил с ума, давил, мне стало слишком тесно здесь находиться. Хотелось бежать прочь отсюда, но мы следовали меж рядов лотков с разным товаром: тканями, железом, глиняной посудой, мехами, кожей — всего, что только можно продавать. Огненное око распалялось жарко, пекло макушку, и душно становилось, ко всему воняло копченостями, рыбой, дымом. Я уже не всматривался в лица, не вслушивался в разговоры, просто шел, протискиваясь через толпу. Зар решил идти по другой окраине площади, мы условились встретиться у ворот. Но мне уже было все равно. Я шагал бесцельно. Кто-то признавал во мне зажиточного, смотрел с любопытством, особенно женщины были внимательны. Мой взгляд, а точнее, что-то внутреннее, зацепилось за блеск. Я остановился перед лотком, полнившимся разными побрякушками и украшениями. Вспомнил, как у такого же встретил Сурьяну, и поднял взгляд чуть выше.
Предо мной лежали разные по величине и материалу гребни: из кости, дерева, резные и витиеватые. Ряженка ведь тоже выбирала себе гребень. Именно он выпал из ее рук, когда я на нее наскочил, разворачиваясь, едва не сшиб с ног. Я потянул руку, желая взять один из них, похожий на тот, что подарил ряженке, и тут же коснулся пальцами потянувшейся в одно время со мной женской узкой кисти. Девичья рука тут же ускользнула. Пронаблюдав за ней взглядом, я повернулся.
8_6
Перед глазами темные пятна поплыли. Я сглотнул, не веря собственным глазам. Наверное, мне так напекло в голову, что чудится всякое, но передо мной стояла Сурьяна. Только не та Сурьяна, которую я знал — в мужском рубище, в шапке, надвинутой едва ли не на глаза, а та Сурьяна, которая была со мной по ночам. Волосы медными каскадами стелились по плечам, перетянутые на лбу вышитым бусинами очельем, на висках — грозди лунниц и подвесок разных, как и на тонкой шее, и на хрупких запястьях, в платье из беленого льна, подвязанном алым пояском под грудью. Я бы точно подумал, что мне привиделось, если бы не всплеснувший в зелени глазах испуг, взметнувшийся снопом искр. Сурьяна вздрогнула, очнувшись, попятилась назад, будто нежить увидела.
— Сурьяна, что с тобой? — подступила какая-то девица, глянула на меня испуганно, потом на Сурьяну и снова на меня, и загустилась краской смущения.
Сурьяна моргнула, развернулась резко, хватая свою спутницу, и дернула за собой.
— Пошли, — бросилась едва ли ни бегом прочь от меня, оборачиваясь тревожно: испуг метался в ее глазах.
Не хочет меня видеть, значит. Ряженка удалялась, уже скрываясь в толпе. Я прожигал ее взглядом, складывая все в голове. А внутри поднималась волна гнева и… разочарования, холодного и болезненного одновременно. Обманула. Никакая она не простая девица и от меня шарахнулась, как от прокаженного, от пса цепного, будто я то, что видеть и знать она не желает. Пустое. В глазах темнело, звуки исчезли, только в груди камнем билось сердце, тяжело и быстро. Я словно в черной яме.
— Ну что, ничего?
Я не сразу заметил возникшего рядом Зара. Он, проследив за моим взглядом, посмотрел туда же.
— Ты чего увидел? — скрестил он руки на груди, настораживаясь.
— Так, показалось, — ответил, возвращая взгляд на толпу, Сурьяны уже не было видно, затерялась где-то среди построек.
— Пошли, пора возвращаться, — сжал я кулаки и развернулся, намереваясь немедленно покинуть это шумное место и скорее оказаться подальше от него. Только каждый следующий шаг давался с трудом, будто мне на ноги колодки надели, а от сердца отрывали что-то живое, выдрав с кровью.