Плененное сердце
Шрифт:
Обычно независимая натура, Колби сделала бы все, чтобы порадовать обожающих ее братьев, как-то компенсировать им тихое пренебрежение отца и долгие отлучки матери. Но последний год был кошмаром, с тех пор, как отца заставили признать истинное состояние семейных финансов. Из беззаботной девчонки она превратилась в мрачноватую девушку старше своих лет.
Колби была рада оторваться от печальных размышлений, когда внезапно очутилась перед изумительной колоннадой Джона Нэша, созданной в дорическом стиле и построенной вокруг Оперного театра. Она знала, что в номере № 2 найдет Джонсона и Джастерини, торговцев вином и спиртными напитками, которые были поставщиками
Она расправила плечи и взмолилась, чтобы ее нарядная шляпка и мантилья выглядели на ней так же хорошо, как на ее матери. Вкусам Колби больше отвечали костюмы для езды верхом и твердые шляпы с загнутыми полями, но когда необходимо было быть мягкой и женственной, как сейчас, она знала, как следовать моде. Колби перевела дух и направилась прямо в винный магазин.
Ей можно было не беспокоиться о том впечатлении, которое она произведет. Два молодых продавца усердно старались обслужить ее, пока один из компаньонов не остановил их. Колби обворожительно улыбнулась, и вскоре этот человек уже сопровождал ее в свой офис. Имя Мэннеринг и ее изящная фигура привлекли к ней внимание, и она надеялась, что это принесет ей пользу.
Глава 3
— Вы злоупотребляете моим добродушием, Кортнэйдж, — небрежно сказал Нэвил.
Харвей Кортнэйдж — поверенный в делах семьи Браунинг — виновато молчал.
— Вам следовало бы хорошенько подумать, прежде чем являться ко мне в такую рань. Я своему секретарю уши надеру за то, что он впустил вас, — продолжал Браунинг, воображая, какой нагоняй устроит своим слугам.
Нэвил Мортон Вильям Мэтью Уилсон, восьмой лорд Браунинг, находился в состоянии самого тяжелого похмелья за восемь лет страдания этим недугом. Ему казалось, что у него не нервы, а стальные стержни, а голова набита ватой.
В то время как он критически оценивал свое состояние, его секретарь Джон Лир тихо проскользнул в комнату. Наблюдая лорда Браунинга в состоянии мучительной головной боли, Лир, самый терпеливый человек, мог только изумляться страданиям своего хозяина, и наконец, решился освободить Кортнэйджа. Крепко взяв толстого маленького человечка под локоть, он проводил его из комнаты вниз по величественной лестнице.
— В самом деле, сэр, я пытался предупредить вас, что у его светлости болит голова, но вы предпочли поступить по-своему и, как видите, это имело почти катастрофические последствия, — укорял Джон Кортнэйджа.
— Все хорошо, но иногда он должен думать еще и о других вещах, помимо кулачных боев и выпивки. Управляющий его поместьем в Моуртоне…
Преданный своему хозяину, Лир перебил его. Он не собирался выслушивать этого мелочного подхалима.
— Мистер Кортнэйдж, я предлагаю вам написать ему убедительное письмо с подробным отчетом и предоставить мне возможность завести о нем разговор с его светлостью в подходящий момент.
Секретарь проводил посетителя до парадной двери. Не успев закрыть ее, он увидел на другой стороне улицы поразительную женщину. Он был уверен, что она смотрела прямо на него, и почувствовал непреодолимое желание поправить свой муслиновый воротничок.
— Я зря беспокоился, — вздохнул Лир, когда леди при его появлении поспешила удалиться.
Леди Колби Мэннеринг уже второй раз обходила площадь. Стоящие по бокам дома георгианской эпохи казались крошечными рядом с огромным белым особняком лорда Браунинга. Колби чувствовала, что хваленая смелость снова оставляет ее как раз в тот момент, когда она ей больше всего нужна. Она уже не ощущала себя хладнокровной
Колби прошла мимо дома, ее руки в сиреневых лайковых перчатках были влажными, а желудок свело от голода. Она бы отдала все что угодно за бодрящую чашку чая с печеньем. Она не ела уже много часов.
«Мир ненавидит труса», — пронеслось у нее в голове. Ей снова невольно вспомнилась одна старая семейная поговорка, много раз в жизни выручавшая ее.
Когда она в третий раз остановилась в нерешительности, то вдруг вспомнила, что день у нее начался отлично: продавец книг и торговец вином были полны желания помочь ей. Услужливый торговец вином с трудом поверил, что в погребах Броули все еще хранились бочки с бренди и портвейном, заложенные ее прапрадедом в день своего совершеннолетия.
То, каким образом это произведение винодельческого искусства избежало чудовищных аппетитов ее расточительных деда и дядей, само по себе было чудом. Виноторговец сказал, что образцы, которые она привезла, были первоклассными.
Когда она жила в Индии, отец, укладывая ее спать, часто рассказывал об Англии, о своем любимом поместье Броули, о ее дедушке и дядях.
Аден Мэннеринг, до рождения мальчиков уже отчаявшийся когда-нибудь иметь сыновей, относился к Колби как к равной. Отвечая на ее бесконечные вопросы об Англии, он рассказывал ей истории о подвигах его семьи в Лондоне. Он не скрывал их грехов. Вскоре Колби поняла, что в своем распутстве эти трое мужчин отличались от ее отца, как небо от земли. То, каким образом ее отец избежал семейной склонности к прожиганию жизни, было тайной, которую даже Аден Мэннеринг никогда не мог объяснить. Ее дед и дяди были отъявленными пьяницами, завзятыми картежниками и не прочь приударить за женщинами, тогда как ее отец был человеком нравственным, духовным. Она любила его за это, и теперь ей сильно не хватало его.
Обрадованная тем, что некоторые из редких вин сохранились, Колби знала одно: что бы она за них не получила, эта сумма будет каплей в море. Все же она не могла не думать о том, какие еще замечательные вещи, которые могли в будущем послужить ее братьям, семья продала или промотала. Ей же, как каждый считал своим долгом напомнить, было необходимо целое состояние, и немедленно.
Не имея другого выхода из своего затруднительного положения, она перешла дорогу и приблизилась к черной двери с великолепным сводчатым окном над ней. Колби быстро подняла огромное дверное кольцо с изображением морды свирепого льва и отпустила его. Она услышала, как звук разнесся в прихожей за дверью. С бешено бьющимся сердцем и пересохшим как пустыня Сахара ртом она ждала.
Дверь открыл самый большой и величественный человек, какого она когда-либо видела; важнее епископа, подумала она. Даже при своем высоком росте Колби пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. С меланхоличным видом он ждал, когда она изложит свое дело.
— Я — леди Колби Мэннеринг, и мне необходимо немедленно видеть лорда Нэвила Браунинга, — сказала она с напускной манерностью, которая для снобов была признаком принадлежности к высшему классу общества. У нее хорошо получались такого рода вещи — результат многолетнего опыта по отражению попыток честолюбивых офицеров отцовского полка завести с ней знакомство. Она чувствовала, что дворецкий колеблется с ответом.