Пленница Белого замка
Шрифт:
Присаживаюсь в реверансе и не могу промолчать:
– Отец, а… охота?
– Будет. Но не сегодня. Прости, пришлось отложить.
– Что-то случилось?
– Да, – он щелчком перебрасывает скрученный в трубочку пергамент с одного края стола на другой. – Случилось. Гард требует тебя в Замок.
– Если дяде Гарду угодно, я с удовольствием навещу его, – уважение к старику прививали нам с
– Нет, дочь. Не в гости. Он хочет, чтобы ты стала Наследницей Замка-на-Скале.
Ноги подкосились от такого известия. Хороший подарочек в день рождения! Съездить к старику в гости – это одно, а поселиться в огромном Замке – совсем другое. Там даже слуги приходящие! Они ни за что не соглашаются остаться на ночь. Чуть темнеет – торопятся по домам. И село стоит далеко от стен. Иное дело – жилища наших людей. Тут они лепятся к замку, как ребенок к родителю.
– Я не хочу!
– Я тоже не горю желанием тебя отпускать. Но… – Отец подводит меня к гобелену, который закрывает почти всю стену. – Читай!
Мне не обязательно разглядывать вышитый герб, я знаю каждую линию, каждый завиток. И каждую букву.
– «Долг».
– Долг. Твой долг ехать в Замок и стать Наследницей. Мой же – отпустить без жалоб. А теперь иди к матушке, она хочет тебя видеть.
Отец садится за стол. Отныне я значу для него меньше, чем бумаги на зеленом сукне.
Матушка слез не стесняется. Подбегает, обнимает так, что дыхание сбивается. Но в кольце любимых рук очень уютно! И можно плакать и жаловаться, сколько угодно!
– Я не хочу в Замок!
– Знаю, милая, – матушка поправляет выбившуюся прядку волос и снова обнимает меня. – Мне тоже плохо даже от мысли, что ты будешь в том страшном месте. Одна, без нас…
Я прижимаюсь к ней изо всех сил. Под мягким голубым льном утреннего платья её плечо дрожит. Но ласковая ладонь, что гладит по голове, не сбивается ни на миг. Сегодня матушка не боится испортить мне прическу.
– Ты не хочешь, отец не хочет… Почему же я должна ехать?
– Это твой долг, – её голос спокоен, словно она в тысячный раз повторяет урок.
– Долг, долг… Что мне долг, если я уеду от тебя с отцом, Кэма… – злость рождается где-то глубоко-глубоко и, набрав мощь, вырывается наружу. – Я стану такой же угрюмой, как старик Гард, меня даже лошади бояться будут!
Голова дергается от звонкой пощечины. Но истерика прекращается. А матушка, словно испугавшись того, что сделала, вновь заливается слезами, лихорадочно покрывая поцелуями горящую щеку.
– Прости, прости, милая! Я не хотела! – Порыв проходит, и через мгновение на меня твердо смотрят серые,
В семье редко упоминают о Договоре. Его подписал Ортхех Орв, предок, и с тех пор наш род исправно отправляет своих детей в Замок-на-Скале. Теперь пришел мой черед.
Матушка не отпускает меня до завтрака, так что Кэм ждет напрасно. Встречаемся за столом. Брат сидит, нахохлившийся, как замерзший воробей. В мою сторону не смотрит. На родителей – тоже. Но я вижу – больше всего его раздражает отец. Любопытство ненадолго вытесняет страх. Что между ними происходит? И что я ему плохого сделала? Даже поздороваться нормально не желает, бурчит невнятно себе под нос и утыкается в тарелку. На его счастье, отцу все равно, доволен им сын, или нет. Он вообще редко интересуется нашими желаниями.
Зато меня сегодня окружают заботой. И отец, и матушка подкладывают на тарелку самые лакомые кусочки. Очень кстати – в моменты печали мне всегда есть хочется. Получив выволочку от родителей я обычно пробираюсь в кухню. Пряники, имбирное печенье или просто хлеб с куском ветчины помогают пережить обиду.
Жаркое из вепря в пиве с луком и перцем раскладывают в пшеничные краюхи. Я только начинаю есть, как матушка подкладывает мне кусочек запеченного каплуна с миндальной подливкой, а отец – кабаний хвост в остром соусе.
Крылышко жареной в меду дрофы я беру сама, вместе с сырным пирогом. Но едва успеваю откусить, как подают рыбу, и матушка не может удержаться – приходится есть маринованного лосося, политого пряным соусом из обжаренного сельдерея. А потом мне позволяют попробовать вино! То самое, которое берегут для особых случаев и подают только почетным гостям. Тягучее, впитавшее в себя свет солнца и аромат роз, растущих вдоль виноградника, оно оказывается неожиданно крепким. Голова кружится, и я откидываюсь на спинку кресла, забыв, что леди так сидеть не пристойно.
Строгий взгляд матушки тут же выветрил хмель из головы. Я словно наяву слышу её поучение:
– У кресла спинки нет!
Выпрямилась. Лучше потерять сознание, чем вести себя неподобающе.
Но в следующее мгновение я забываю об этом решении. Музыканты играют быструю мелодию, и в зал вкатился, стоя на большом, ярко раскрашенном шаре, скоморох. Огибает собравшихся, попутно стащив с тарелки несколько яблок, и, не замедляя движения, начал ими жонглировать. При этом успевает откусывать то от одного, то от другого, пока в руках не остаются огрызки. Их он выкидывает за спину, на тростник, устилающий пол, и делает сальто.