Пленница былой любви
Шрифт:
Значит, что-то начало действовать! Я была угнетена тем, что он заставлял Махтаб ходить в иранскую школу, и вдруг передо мной открылась возможность регулярно выходить из дома.
Обеспокоенный такой развязкой, но не видя иного выхода, Муди сразу же выдвинул свои условия:
– Ты должна сидеть возле канцелярии, никуда не отходя. Тебе нельзя пользоваться телефоном.
– Хорошо, – согласилась я, в глубине души считая это условие та'ароф.
На следующий день мы втроем отправились в школу. Махтаб была испугана, но не настолько, как
– Твоя мать останется здесь, – сказал Муди Махтаб, указывая на стул в коридоре у дверей канцелярии.
Махтаб кивнула головой и позволила ассистентке проводить себя в класс. На полпути она остановилась и оглянулась. Увидев меня на стуле, пошла дальше.
– Ты должна оставаться здесь, пока я не приеду за вами, – повторил мне Муди и вышел.
Утро тянулось бесконечно долго. Я не взяла с собой ничего, чем могла бы скоротать время. Коридоры опустели, ученицы разошлись по классам, и вскоре начались занятия. «Марг бар Амрика! – неслось из каждого класса. – Марг бар Амрика! Марг бар Амрика!» Таким образом податливый ум учениц, в том числе и моего невинного ребенка, усваивал официальную политику Исламской Республики Иран: «Смерть Америке!».
По окончании политических уроков в коридоре послышался легкий шум. Это учащиеся приступали к своим уже более спокойным занятиям. В каждом из классов, даже в самых старших, учительница задавала вопрос, а ученицы хором отвечали слово в слово. Даже интонация у всех была одинаковая. Такую науку усваивал и Муди, будучи ребенком.
Размышляя над этим, я уже лучше понимала, почему многие иранцы так легко преклоняются перед авторитетами. Вот почему всем им очень сложно принять решение самостоятельно.
Каждый получивший такое воспитание естественным образом находил свое место в иерархии, выдавая суровые приказы лицам, стоящим ниже, и слепо подчиняясь тем, у кого был более высокий статус. Подобная школьная система воспитала такого Муди, который мог требовать и ждать беспрекословного повиновения своей семьи; воспитала она также Насерин, полностью повиновавшуюся стоящим выше ее в семейной иерархии представителям мужского пола. Такая школьная система была способна сформировать целый народ, который безоговорочно готов был отправиться на смерть по призыву аятоллы, признанного умом и совестью этой страны. А если так, то что сделает эта система с одной маленькой пятилетней девочкой?..
Спустя какое-то время ханум Шахин выглянула в коридор и пригласила меня в канцелярию. Я ответила иранским жестом – легким поднятием головы и щелканьем языка. В эту минуту я ненавидела всех иранцев, особенно покорных женщин в чадре. Но директриса, тепло и внимательно посмотрев на меня, снова кивнула, настаивая, чтобы я вошла.
Таким образом я оказалась в канцелярии. С помощью жестов ханум Шахин предложила мне чай. Я поблагодарила, а сама наблюдала за женщинами. Хотя они должны были разучивать с девочками антиамериканские песни, они смотрели на меня дружелюбно. Мы предприняли несколько попыток
Мне очень хотелось поднять находящуюся рядом со мной телефонную трубку и позвонить в посольство, но я не отважилась.
В маленькой канцелярии стояли три стола, за которыми работали пять женщин. Директриса сидела в углу комнаты и, казалось, ничего не делала.
Женщины за остальными столами одной рукой перекладывали бумаги, а другой поддерживали чадру у шеи. Иногда кто-нибудь из них вставал, чтобы позвонить или ответить на звонок. Большая часть времени, однако, уходила у них на разговоры, которые, хоть я и не могла понять содержания, были определенно обычными сплетнями.
В середине занятий в коридоре послышался какой-то шум. В канцелярию вбежала учительница. Она тащила за собой ребенка с покорно опущенной головой. Учительница выдала целую серию обвинений, часто повторяя слово «бэд», которое по-персидски обозначало то же самое, что и по-английски: злой, плохой. Ханум Шахин и остальные ополчились против девочки. Крича, они начали бить ее, пока не довели до слез. Во время этого наказания одна из присутствующих куда-то позвонила. Через несколько минут появилась женщина с диким взглядом, явно мать малышки. Она кричала и осуждающе указывала пальцем на свою дочь, выливая злобу на беззащитного ребенка.
– Бэд! Бэд! – визжала мать.
Девочка отвечала жалобным плачем.
Это унижение длилось довольно долго. Наконец мать схватила дочку за плечо и вытащила из комнаты.
Ханум Шахин и другие женщины тотчас же изменили агрессивные позы. Они смеялись и поздравляли друг друга с успехом, который явно заключался в том, чтобы девочке сделать больно. Я не знала, что там произошло, но могла лишь искренне сочувствовать несчастному ребенку. Я молила Бога, чтобы моя девочка никогда не оказалась в подобной ситуации.
Махтаб прекрасно справилась с собой, зная, что я поблизости. В полдень Муди приехал и отвез нас на такси домой.
На следующее утро, когда я сидела в канцелярии, ханум Шахин привела одну из учительниц.
– Меня зовут Азар, – представилась та, – я немного говорю по-английски.
Она села возле меня, изучая мой недоверчивый взгляд.
– Я знаю, что вы не любите нас, – сказала она, – но нам бы не хотелось, чтобы вы думали о нас плохо. Вам не нравится школа?
– Она грязная, – ответила я. – Я не хочу, чтобы Махтаб посещала ее.
– Нам очень жаль, – объяснила Азар. – Мы весьма сожалеем, что вы чувствуете себя чужой в нашей стране, и хотели бы что-нибудь для вас сделать.
Ханум Шахин стояла возле нас. Мне было интересно, что она поняла. Она произнесла что-то по-персидски, а Азар перевела:
– Директор говорит, что они все очень хотели бы знать английский. Она говорит, что вы могли бы приходить ежедневно и, ожидая Махтаб, обучать их английскому, а они учили бы вас персидскому.
Итак, мои молитвы услышаны! Мы сможем познакомиться.